Жан и Марина стояли в круге и смотрели друг на друга, не замечая, как отвечают им стихии. Немолодой уже жрец невозмутимо читал благословение, словно каждый день в его часовне брачуются посланные друг другу судьбой, и от этого я чувствовал себя еще хуже: неужели мне суждено разбить этот брак? И подсказки молчат.
Едва взглянув в глаза леди Марины, я словно взлетел над полом и почти не замечал ничего вокруг; только когда брачные ленты начали наносить на запястья узор, немного отвлекся, взглянув на ее дрожащие губы. Но когда ленты упали, а из глаз Марины потекли слезы, я коснулся губами золотых нитей, понимая, что это навсегда.
Выслушав поздравления, мы вышли, а Ролен задержался вместе со жрецом, оставляя милостыню на храм. Странно, вокруг часовни разливался удивительный аромат, словно вокруг не темная, припорошенная снегом земля, а горный луг с чистейшим воздухом, и, не удержавшись, я прижал Марину к себе: моя, только моя! Ах, какие сладкие и податливые у нее губы! За спиной хлопнула дверь – пора, но так жаль отрываться!
Более мы не задержались в деревне ни минуты. Сели на выбранных коней и выехали на дорогу. Буквально через пару часов нас встретил отряд графа, отправленный на наши поиски.
Меня вновь усадили в карету, в которой я и продремала до самой столицы и даже дом графа снаружи не видела, потому что входили в него мы при свете факелов, я под руку с виконтом, а дракон вместе с вышедшим на крыльцо графом.
Жан проводил меня до отведенных покоев и передал на руки сразу двум сухопарым дамам в синих платьях и белоснежных передниках.
Сначала дамы держались отстраненно: молча помогли раздеться и сесть в медную ванну, устланную простыней, потом одна из них начала разбирать мне волосы и наткнулась на заплетенную Жаном косичку. Легким кашлем обратив внимание напарницы, она продемонстрировала ей колечко, ставшее заколкой, и с этой минуты я была окружена всевозможным вниманием, что меня только раздражало: мысли и так путались, и тянуло в сон.
Наконец меня облачили в тончайшую рубашку и, уложив в необъятную кровать, задули все свечи, кроме двух. Я расслабилась, ожидая одиночества, но в кресле у камина осталась девушка в голубом платье с рукоделием в руках, прочие же, пожелав спокойной ночи, удалились.
Я полежала, притворяясь спящей, надеясь, что мой сторож уйдет, но эта блондинка лишь прикрыла свечи экраном и углубилась в рукоделие.
Я подумала, что мне, должно быть, не доверяют, и рассердилась, потом попробовала считать овец, потом раздраженно покрутилась и поняла, что сон сбежал, постель смялась и вообще, лежать я больше не могу! И начала выбираться из перины.
Девушка тут же подскочила и подала тапочки и халат, помогла сесть в кресло и уточнила мелодичным голоском, что мне необходимо: стакан молока или ночная ваза?
И я, чувствуя себя самодуркой и угнетательницей, проскрипела:
– Стакан морса и умыться!
Барышня тут же дернула широкую бисерную ленту, и где-то вдалеке забрякал колокольчик.
– Прошу вас, леди, умыться можно здесь, а морс сейчас принесут.
Не скорчив гримасы, девушка проводила меня в угол спальни, в котором оказалась дверь в купальню, и оставила одну. Я действительно умылась прохладной водой из кувшина, и подошла к небольшому окну – за ним было темно, не видно ни звезд, ни фонарей; окна ближайших домов тускло моргают редкими отблесками. И ни души, лишь мужчины с факелом – очевидно, стражники – обходили двор, обнесенный высокой каменной стеной.
На грудь навалилась тоска: вспомнился ночной город с высоты пятого этажа, новогодние гирлянды, весело мигающие уже в ноябре, и шум незатихающих улиц. Перед глазами все поплыло, слезы закапали на рубашку, и я беззвучно зарыдала, прижимаясь к стеклу. Ноги подгибались, и я сползла на холодные плитки пола, зажимая рот длинным рукавом, боясь выдать себя всхлипами. Сколько я так просидела – не знаю, но, услышав в комнате голоса, заставила себя встать, умыться и прикрыть лицо распущенными волосами – может, и не заметят, а впрочем, все равно: Жан сегодня не придет, а этим красоткам недолго на меня любоваться, при первой же возможности я вернусь в свой мир!
Отец встречал нас на крыльце – значит, случилось что-то еще, даже ее величество граф встречал в доме. Пока я провожал Марину, сожалея, что не могу остаться с ней, забыв обо всех печалях, Ролен тихо что-то сказал отцу, и тот скорбно поджал губы – неужели кто-то умер?
А потом мы сидели в кабинете и пили горячее вино, рассказывая о своих приключениях. Ролен очень хвалил меня и удивлялся способности кастовать щиты, а отец все мрачнел и наконец, попросив дракона разлить вино, сказал:
– Мне жаль, сын, что приходится рассказывать об этом сейчас, но выбора у меня нет.
И под рвущие душу порывы ветра за окнами и треск дров в камине отец рассказал мне о моей матери, о ее родственниках и осиротевшем престоле:
– Поэтому, услышав, что ты с невиданной скоростью кастуешь воздушные щиты, я понял, что времени нет. Магия уже нашла тебя, а значит, скоро найдут и сильфы.