В руках Петра была сумка из сыромятной кожи, которую издали я приняла за тряпку. С такими обычно ходят охотники и вольные маги. Ракитников высыпал содержимое торбы на пол. Бумаги (заметки с причудливыми схемами), карта прибрежной зоны, крошечный радиоприемник — все это промокло и было безвозвратно испорчено, зато по полу с грохотом раскатилось несколько консервных банок. А еще в ней нашлись пакетики с крекерами, вяленым мясом и сушеной картошкой. Под занавес, запутавшись в рваной подкладке, из сумки высунула горлышко бутылка дешевого бренди. Жизнь тут же перестала казаться столь унылой.
Петеньке пришлось довольствоваться осьминогом, а мы с магом набросились на крекеры и тушенку.
— Угм-м-м… по стаканчику? — смачно жуя, вскинулся Петр. — Напиток, конечно, дрянь, но это лучшее, что могло случиться с нами сегодня.
— Не-е-ет, — со смешком протянула я. — Я, пожалуй, воздержусь. С зеленым змием не дружу.
— Петенька, ты слышал? — маг с хрустом повернул крышку. — Она что-то там имеет против змеев. Я бы на твоем месте оскорбился. Давай просто радоваться жизни, пока это возможно, Синтия. Держи, — перед моим носом возник доверху наполненный стаканчик. — Что тебе сделается с одной стопки-то?
Глава 12
Глава 12
Синтия
— Мне нельзя пить. Я становлюсь дикой, неуправляемой и… откровенной.
— С удовольствием на это погляжу.
— Ой, аж глазки загорелись, — саркастично протянула я. — Под откровенной я имела в виду откровенное мнение, а не… иную откровенность. Ты точно хочешь услышать всю правду о себе?
— Синтия, — Петр поставил стакан на пол. — Почему мне все время кажется, что между нами какое-то недопонимание. У нас сотрудничество или соперничество?
— Одно подразумевает второе, — немного смутившись, ответила я.
— Точно ничего личного?
— Ты постоянно надо мной подтруниваешь! — выкрутилась я. — Я плачу тебе тем же.
— Напомню, я потерял память. Я бы оценил чуток снисходительности, — маг хмыкнул.
— Уверена, твой характер остался прежним! Вредным! И… и… ты всегда хочешь, чтобы последнее слово было за тобой!
— Дай подумать, — Петр наклонил к плечу голову, словно к чему-то прислушивался, и задумчиво резюмировал, — похоже, что так оно и есть. Судя по ощущениям, характер у меня отвратительный. Даже сейчас тянет на всякие пакости, например, напоить тебя.
— Ты пожалеешь! — с пафосом сказала я.
— Ха! Еще неизвестно, каков я сам… пьяный! — в том же тоне ответил маг. И признался: — Не помню, честно говоря.
Мы одновременно посмотрели друг на друга и прыснули.
— Ладно, — сказала я. — Только если живы останемся, рано утром не буди.
… Первая рюмка даже не расслабила. Просто огонь почему-то стал ярче, а глаза Ракитникова — синее. Иметь такие глаза законно, вообще? Я поняла, что засмотрелась на профиль мага, и быстро отвернулась. А Петр подло подлил мне еще.
За окнами гудела буря. Маяк ощутимо сотрясался. Если здание выдержит эту ночь, нужно отсюда выбираться. Чайка показала мне Нижние Погляды. Совершенно пустой. Похоже, жителей эвакуировали. Раньше продукты на мыс завозились владельцами лавок из поселка, но с тех пор, как маяк опустел, никто о нем не вспоминает. Никто не знает, что мы здесь.
— Странное дело, — произнес маг, расслабленно глядя на огонь. — Я помню столько людей и событий, но в них совершенно не помню себя. Уверен, что память — моя, однако эти картинки… как пазл без каких-либо временных привязок. Однажды… где-то… Вот ты знаешь, как делаются бочки для бренди? — Петр оживился, подлил мне еще. — Для нормального бренди, а не этого… недоразумения. Не думаю, что оно вообще когда-либо контактировало с бочкой.
— Нет, — сказала я. — Никогда не интересовалась этим вопросом. Меня больше интересует конечный продукт.
— А я интересовался… видимо… зачем-то. Для бочек берут дубовые доски…
Маг с увлечением поведал мне, как изготавливают особые, очень крепкие бочки в одном из морских миров, как мастер подчиняет себе дерево, и как оно затем отдает содержимому лучшую часть себя. Затем переключился на рецепты. Рассказал собственный секрет приготовления лимонных меренг, в лицах изобразил, как однажды продавал сладкую вату, не вспомнив, правда, с целью заработка или ради развлечения.
Нетрезвым Петр был мил и разговорчив, скорее даже болтлив. Эх, жаль, что он ничего о себе не помнил. Я бы с удовольствием воспользовалась случаем и послушала что-нибудь из личной жизни.
— А ты, Синтия? Какой был самый огромный курьез в твоей жизни?
— Я? — внутри меня что-то скручивалось и раскручивалось. Еще одна стопка — и спать. Но сначала как следует попугаю мага. — Хе-хе! Самым большим курьезом было то, что меня пять лет держали в заточении! В подвале замка! Таком… огромном и холодном… темном, с крысами. Да ладно! Не делай такое лицо! Ты же хотел откровений! Да все нормально! С огнем там было довольно уютно, прямо как здесь сейчас.
Физиономия у Петра действительно немного вытянулась.