Я фыркнула. Главную роль в театральной академической постановке мне предложили спонтанно, да еще ни кого бы то ни было, а роль Марики Хеллер, той самой возлюбленной принца Коммелана, которая косвенно стала причиной его смерти. Парень все это так красочно расписывал, что нам нужна патриотическая постановка, что у меня есть невероятный шанс стать частью чего-то великого, что в той, прошлой петербургской жизни я бы непременно купилась. Сейчас же мне было чем заняться помимо театра, да и если честно, я бы с превеликим удовольствием пожила самой обычной жизнью, без великого.
– Отказалась.
– Как обычно, – хмыкнула Соня.
– Ты это о чем?
– О тебе, Лен, – она пожала плечами. – Ты всегда такой была, ни с кем не хотела общаться.
– Кроме тебя.
– А если меня не станет?
– Не шути так, – нахмурилась я.
– Да я и не шучу. На мне же свет клином не сошелся, почему ты не хочешь чуть побольше познакомиться с однокурсниками?
– Потому что они шарахались от меня, как от чумы? – заметила я. – До того, как им резко стал нужен Валентайн Альгор. Ты уж прости, но я всегда предпочитала количеству качество. Мне вполне хватает тебя, Макса, Ярда. Алину бы еще убрать из этого уравнения, и все станет вообще супер.
Соня закатила глаза.
– Только не говори, что ты к ней привязалась.
– Она сестра Софии Драконовой.
– Вот именно. Не твоя же.
Подруга сердито насупилась:
– Не понимаю я тебя.
– Я тебя сейчас тоже. Ты что, хочешь откосить от встречи с мамой? Иначе зачем эти смол-ток1
?Соня сжала ладони на коленях, и я поняла: да, хочет. Ну приехали.
– Супер, – сказала я.
– Я волнуюсь, – она посмотрела мне в глаза. – Ты разве не понимаешь, Лен? Ты бы не волновалась?
Я вспомнила свои ощущения от встречи со своим миром тогда, в лабиринте. Помню, как узнала, что Соня якобы погибла, как увидела ее маму и тетю Олю. Тогда это было так ярко, так резко, что казалось, из меня вырвали сердце. Что Валентайн сделал это нарочно, чтобы причинить мне боль. Сейчас же воспринималось просто смазанным фоном.
– Я столько ее не видела, – пробормотала Соня. – Столько не видела и думала, что уже не увижу… и вот сейчас… ты мне ее покажешь, а потом что? Потом я просто снова буду думать о ней, зная, что мы никогда больше даже не поговорим?
– Вообще-то вы поговорите, – сказала я.
– То есть… то есть как?
– Я немного доработала ритуал. Вплела еще одно заклинание. Вы сможете поговорить, как по видеосвязи.
Соня вздрогнула, из ее глаз потекли слезы.
– Ты… ты мне ничего не сказала.
– Не хотела заранее обнадеживать, – произнесла я. – Не была уверена, что получится. Так что? Начинаем?
Подруга быстро кивнула, и я взяла кинжал.
– Давай руку. На твоей крови установим связь. На моей откроется видение между мирами. Говорю, чтобы ты не пугалась.
Соня протянула мне руку, и я, пустив по кинжалу магическую дезинфекцию, полоснула ее ладонь. Такого она явно не ожидала, поэтому дернулась и вскрикнула, но капли крови упали в блюдо, и я прошептала:
– Astente Morium.
С моих пальцев сорвалась тьма, впитываясь в кровь и клубящимися спиралями поднимая ее в воздух. Цвета начали меркнуть, Соня поежилась.
– Будет холодно. И поначалу немного темно, потом привыкнешь. – Я протянула ей смоченные исцеляющим зельем бинты. – Держи. На первое время.
Повторив очищение кинжала, так же легко полоснула свою ладонь.
– Ervis Patum.
Моей крови нужно было больше, поэтому я задумчиво смотрела, как она стекает и тут же пропитывается темной магией, алая с черной клубящейся дымкой.
– Лен, – позвала Соня. – Лен, у тебя глаза черные.
Я подняла голову, посмотрела на нее.
– Это нормально, – сказала я. И улыбнулась.
Почему-то мне показалось, что это приободрит Соню: та выглядела напуганной. Не скрою, когда-то меня саму пугали проявления магии Валентайна, но теперь я привыкла. Возможно, они пугают ее, потому что Сезар изнасиловал ее под темной магией? Мысль приходит и уходит, растворяется, стирается под втекающей в меня силой.
Кончики пальцев покалывает холодом, от плетения заклинания этот холод расходится по всему телу. Нормальный человек должен дрожать в ознобе, но я не человек. Я маг. Осознанием этого меня накрывает в тот миг, когда реальность перед глазами начинает дрожать и стираться. Соня приоткрывает рот, забыв даже про порез, и я вижу, как клубящаяся темная дымка стирает, стирает, стирает пространство словно ластиком в фотошопе.
Дальше я бормочу слова заклинания, выстраивая проверенную и перепроверенную тысячу раз схему, и вот уже мы вместе с Соней видим квартиру, знакомую кухню, на которой часами сидели и болтали в особо дождливые дни. Раздаются шаги, и заходит Сонина мама. Она выглядит невероятно уставшей, а еще старше, значительно старше той женщины, которую я запомнила.