Драконово семя

Хамзат подписал все, что они хотели, потом еще непонятные бумаги «о неразглашении», и какие-то люди в военной форме на машине повезли его в Шали на улицу Орджоникидзе. В отделе МВД, у дверей и внутри, толпилось людей больше, чем на местном рынке, у коновязи стояли лошади. Прошло немало времени, прежде чем подполковник принял наконец Хамзата – в руках его были бумаги, подписанные «подозреваемым» еще в Ан-гуште. Небрежно листая их, подполковник попивал калмыцкий чай и объяснял, что война не закончилась, что в горах до сих пор немало разбойников, воюющих против советской власти и ее органов. Этих бандитов незаслуженно называют борцами за народную справедливость, абреками. Органы МВД с некоторыми из них поддерживают постоянную связь, чтобы точно знать, где они скрываются и что замышляют. Подполковник не торопясь объяснил Хамзату, что пошлет его в горы, укажет место, где скрывается знаменитый абрек по прозвищу Мулла – слышал о таком?

– Известный человек, как не слышать? – ответил Хамзат.

– Вот и хорошо! – продолжал подполковник. – Надо передать ему письмо от полковника и еды отвезти – чепалгаш[24] и то-берам[25] с чуреком или чего еще там женщины наготовят. Никто не должен заметить тебя в пути, а если случится такое или встретишь поблизости кого подозрительного, сам знаешь, что надо сделать. Вернешься к себе в Тарское. Потом все поручения будет давать майор Гиреев. Но чтоб никто о нас, о нашем разговоре не знал, о самом Мулле или его наибах[26], – ни мать, ни отец… Да знаю, нет у тебя никого, Хамзат Исаев; ни девушка, ни друзья – тоже не должны знать. Головой отвечаешь… С Муллой ни слова: сдал письмо, получил письмо… все.

– Путь неблизкий и опасный. Я бы хотел коня, да и пистолет неплохо бы, товарищ подполковник.

– Будешь исполнять, что говорят, коня получишь. Со временем. Денег тоже дадим… И бешмет, и бурку, и хорошие чувяки с ноговицами, и много чего еще – все у тебя будет. А вот разрешения на огнестрельное не дам. Слишком много его в республике гуляет без учета. Ты ведь посыльный – и только. Для твоей миссии тишина нужна. Обходись ножом или кинжалом, что у тебя там есть? Можешь носить на поясе – скажешь: Албочиев разрешил. Ты ведь умеешь, эта… Потому тебя и выбрали, не за красивые глазки – ты понял? Иди уже, Хамзат Иванович… Вот порох – шучу я, не обижайся. Да поможет тебе Аллах!

Хамзат взял письмо, поблагодарил подполковника за доверие и вышел. Сопровождавших его военных не было – будто испарились. Подошли совсем другие люди, передали сумку с едой. Вернули вещи, документы, даже нож… Получается, он свободен. Ну как свободен? Надо Муллу найти… Да так, чтобы никто его по пути не приметил.

Все сложилось как нельзя лучше. Провидение точно знает, что оно приготовило человеку. Смерть Бислана, поначалу тяготившая Хамзата, открывала ему совсем иные пути. Сбылась давняя мечта – он не раз теперь будет уходить в дальние Черные горы. И помогать самому Мулле!

Менты, конечно, держали его в кулаке. Если бы он не согласился стать секретным связным, его б засадили, а может, и расстреляли, но Исаев выполнял их поручения, не жалея сил, и ему, кажется, доверяли. Возникали, конечно, вопросы: в чем смысл связи абреков с ментами, кто кому больше нужен, кто кому помогает? А ему-то, Хамзату, какая разница?

Он будет полезен абрекам, «воинам Аллаха». Разве мог Хамзат раньше даже подумать о таком?

Абрек на Кавказе поначалу очень часто изгой-луровелла[27], потом – человек, сознательно удалившийся в горы, согласившийся быть вне общества и закона, выбравший судьбу то ли партизана, то ли разбойника. Давая клятву абречества, он знал, на что шел и какая жизнь ему предстояла. Это путь и выбор.

Отрекаясь от всего заветного, абрек принимал обет не признавать личных, семейных, общественных и имущественных связей, законов и признанных ценностей, посвятить себя скитанию, отказаться от житейских благ и удовольствий, удовлетворяться лишь той пищей, которую можно добыть в горах, не иметь постоянного жилья, отказаться от привычного круга общения либо ограничить его соратниками по скитанию… а еще – обет молчания, обет мести врагу. Абрек не встречался с родственниками или друзьями из мирной жизни, отказывался от контактов с женщинами, включая не только интимную близость, но и прикосновение. Ему не разрешалось стяжательство – все попавшее в его распоряжение после грабительских набегов богатство и добро передавалось беднякам. Именно из-за этого кавказских абреков, никогда не нападавших на сирот и вдов, подчас сравнивали с Робин Гудом.