Драконово семя

– Наше детство, казахстанское, депортированное, – вспоминал Виктор Иванович, – хотя и было горьким, но все равно это детство – в чем-то даже красивое, со своими особыми приметами, по которым мы отличаем себя от других. Наша учительница Раиса Владимировна ходила между рядами парт и говорила, что сегодня день рождения Иосифа Виссарионовича, «самого доброго отца всех детей на белом свете». Но я-то знал, что это неправда: дяди Гаца, Году, Шуайп, Мада каждый вечер рассказывали, что Сталин – нехороший человек. А дядя Алман говорил: «Мы, дураки, на фронте орали: “За Сталина! ” – а он как с нами?!.» Вот я и сказал учительнице: «Сталин мне не отец, он плохой». Раиса Владимировна назвала меня бандитенком. Я встал, подошел к стене, на которой висел портрет в застекленной раме, залез на парту, снял портрет и бросил его на пол, стекло – вдребезги, а Сталин не обиделся – как и раньше, усмехался в усы с пола, да и только. Учительница побледнела, потом стала совсем серой, затем густо покраснела, пыталась произнести что-то, но не сумела и со сдавленным криком выбежала из класса. А я выпрыгнул в окно и подался в другое село, оттуда – на кошару, к дальнему родственнику дяде Алману пасшему колхозных овец.

Комендант вскоре отыскал меня, колотил по голове, спрашивая: «Кто велел тебе разбить портрет?!» А потом почему-то сжалился и вернул домой, где в школе меня догнала кличка «разбивший портрет»[16].

Когда скончался «отец народов», с вайнахов сняли запрет на поездки по стране, но возвращаться на родину им все равно не разрешалось. А в феврале 1956 года вдруг из всех репродукторов стали вещать о разоблачении культа личности Сталина. С высоких трибун заявили, что ингушей, чеченцев, кабардинцев, балкарцев, карачаевцев репрессировали в 1944-м незаконно. Сообщили об этом и на собрании жителей в селе, где рос Хамзат. Местные чеченцы и ингуши разволновались, стали переглядываться. Один из них сказал стоящему рядом русскому: «Ты, наверное, забыл… А я ведь тебе и раньше говорил: мы ни в чем не виноваты!»

– В общем, объявили публично: вайнахи – не бандиты… Получается, что мы самые обыкновенные люди – такие, как все, – вспоминал Виктор Иванович. – Трудно передать наши переживания того времени. Это был день, когда меня словно окунули в какое-то огромное море радости, в океан чего-то особенно светлого и безбрежного. Будто с сердца разом сняли всю накопившуюся копоть и коросту. Мы все ходили и хвастались перед другими мальчишками этой необыкновенной бумагой. Потом приезжали люди из обкома, читали письмо, разъясняли, что да как. Хрущева тогда все просто обожали – в каждом вайнахском доме висел его портрет. Сколько лет после этого прошло, а мои дядья, как бывали в Москве, обязательно навещали могилу Хрущева.

В январе 1957 года Чечено-Ингушская Республика была восстановлена даже в большем, чем при упразднении, размере. Но при этом в Северной Осетии остался Пригородный район, а вместе с ним и поселок Ангушт, расположенный на берегу реки Камбилеевки, правого притока Терека.

Семья Хамзата одной из первых отправилась домой – в родной Ангушт, переименованный в 1944-м в Тарское. Хамзату было десять. Вначале отец с матерью привезли его в большое село, которое называлось станцией, там они сели на «огненную почту», которую русские называли поездом, – ничего такого он раньше не видел. Ехали долго-долго. Пассажиры в вагоне ели больших рыб, перевязанных веревочками, – Хамзат решил, что их связали перед тем, как готовить, чтобы они не убежали обратно в воду. Ему тоже давали кусочки. Говорили, что рыба печеная, а какая именно – не запомнил. Что ж, и вправду нет разницы, карп ты, лещ или даже осетр, если позволил, чтобы тебя сделали печеной рыбой.

Мальчик ехал домой, на Кавказ, и вспоминал холодный, сырой сельский клуб из самана: как много там было людей – лежали на соломенных подстилках, плавились в тифозном поту, как по больным косяками бродили вши, как несчастные тихо засыпали, видя в смерти долгожданное избавление от страданий. Несколько человек, еще кое-как державшиеся на ногах, выносили погибших на улицу и засыпали снегом. Подошли отнести и Хамзата. Кто-то взял его на руки, но в этот момент мальчик открыл глаза, и его положили обратно…

Последепортационный Ангушт неприветливо встретил возвращавшихся вайнахов. Их земли и дома были отданы осетинам. Отец Хамзата отправился к своему былому жилищу, но там его уже ждал местный милиционер, предупредивший: «Появишься здесь снова – пойдешь по этапу».