- Нет у тебя совести, отурчившаяся женщина, - процедил Семен. – Торговать невольниками, захваченными ордынцами, да еще и с гордо поднятой головой. Большей подлости не могу и представить!
- А чего еще ожидать от продажной суки, которая дала себя обасурманить, - буркнул Кшиштоф Кенсицкий.
Священник рявкнул на них со злостью, приказывая им заткнуться и не провоцировать скандалов. Дорота же начала пристально рассматривать поляков, уперев руки в бока. На ее лице появилась дегкая усмешка, которой Йитка у хозяйки еще не видела. О чудо,
Сколько же это лет прошло, как она покинула родину? Когда в последний раз видела польскую армию? Ага, это когда драгуны грабили силезские деревушки, потому что каштелян не заплатил им обещанную зарплату. Она видела, как в ее родном селе под Ратибором храбрые воины грузили поросят на телеги и на месте сворачивали шеи уворованным курам. Понятное дело, они избили нескольких хозяев и изнасиловали девиц, которые были слишком глупы, чтобы вовремя спрятаться. Сама она дурой никогда не была, а спряталась в ризнице. Когда прибыли солдаты, она как раз сидела у викария, изучая латинскую книгу. Всегда она проявляла склонность к учебе, впрочем – как единственная женщина за всю историю Тарчимехов. Ксендз-благодетель, в свою очередь, проявил склонность к ее женским прелестям, чем Дорота скрупулезно пользовалась, чтобы, при случае оказания постельных услуг, научиться от священника чтению и письму.
Вот только был ли то последний раз, когда она видела польское войско? Э-э, нет. Ведь впоследствии она неоднократно его обслуживала. Меняла военным повязки и очищала гноящиеся раны. Тогда она была служанкой у опольских цирюльников. В город прибыл сам Ян Казимир, убегая от шведов, а вместе с ним какая-то часть израненных и измученных военных. Тогда она познакомилась с милым поручиком мушкетеров и провела с ним несколько упоительных мгновений. К сожалению, как-то утром, после любовных развлечений, он прихватил ее с медицинской книгой, напечатанной во Вроцлаве, то есть, по-немецки. Мушкетер избил Дороту, обвиняя ее в шпионаже в пользу Габсбургов, а впоследствии, когда увидал в книге гравюры, представляющие человеческую анатомию, затянул ее, вопящую от боли, за волосы к доминиканцам. Дорота помнила рейтар и гусар, стоящих на рынке и покатывающихся от смеха при виде босой девицы в разодранной сорочке, которую любовник толкал и обкладывал кулаками. Поручик мощными ударами постучал в ворота монастыря, когда же мрачные монахи открыли, обвинил Дороту в том, что та занимается колдовством, и отдал инквизиторам.
То не были приятные воспоминания. Она их практически полностью убрала из памяти, но вот теперь они снова вернулись. О чудо, они уже не были столь болезненными, как когда-то, но все так же щемили. Старые раны докучали время от времени, шрамы, оставшиеся от бичевания и прижиганий доминиканцами зудели на перемену погоды, напоминая о том, как к ней отнеслись на родной земле.
И вот теперь опять она стояла перед гордыми барчуками с подбритыми головами. Они были точно такими же, как ее проклятый любовничек, чтоб он сгнил в аду, переполненные спесью, не способные понять отличия, реагирующие на нее лишь презрением и агрессией. Это означало, что в Польше мало что поменялось.
Тем временем Дорота заметила, как один из них, молодой и, похоже, самый красивый, не отрывает взгляда от Йитки. Наконец не выдержал и решительным шагом подошел к ней. Девушка даже отступила, явно смешавшись. Это было странно, потому что в неволе прошла через многое, так что настырно пялящийся мужчина уж никак не мог ее заставить скромничать.
- Пани, ты тоже невольница? С кем имею честь? – спросил Якуб Кенсицкий по-польски.
-
Рыцарь опустился на одно колено и благоговейно поцеловал ее, а Йитка затрепетала ресницами. Дорота была изумлена поведением бывшей монашки. Они никак не ожидала, что та может быть такой кокеткой.
- Судя по одежде, эту чешку тоже наверняка обасурманили. Портил я девиц в Мазовии и Малой Польше, на Подолии и Волыни, в Червонной Руси и на Украине. Клал под себя католичек, православных, евреек и униаток, но вот до басурманки добираться мне бы и в голову не пришло, - буркнул Семен Кшиштофу. Вот ты бы, приятель, к такой прикоснулся? Лично я бы опасался, что у меня корешок отсохнет.
Гусарский поручик говорил практически шепотом, но Дорота все слышала. Ксендз тоже, но он притворился глухим и погруженным в чтение имен и описаний невольниц. Среди них он выискивал дворянок или представительниц более-менее зажиточных слоев. Посольство не располагало неограниченными средствами; было определено то количество золота, которое можно было потратить на освобождение попавших в беду земляков.