Драконы ночи

– Голова пухнет, – Анфиса остановилась и топнула ногой, – такой бред, ну такой бред… Поверить трудно, что сейчас в наше время находятся такие вот Симоны и… Знаешь, даже если он ни к чему не причастен, то его – вот такого выпускать на волю нельзя. Опасно выпускать. Он же… он же не просто сумасшедший, шизик, он верит во все, что плетет. Он же волхв, Катя. Самый настоящий волхв, из тех, про которых еще в Библии сказано. Что вот, мол, придут на нашу погибель волхвы, лжецы и обманут и смутят, прельстят. Все эти чертовы маги, кудесники, чародеи, фокусники, гипнотизеры… Пускай он даже ни при чем, пускай он не убийца, не наниматель киллера, не педофил, он хуже, Катя. «Твари ночные», – ты слышала, как он это говорил? А ведь это про детей, про тех загубленных цирковых детей, которых, как он убежден, убил его дед Валенти. Тот тоже был волхв и сумасшедший. Но он свое получил. А этот внучатый племянничек, наш современничек… «Твари ночные» – ему же совсем их не жалко. Детей не жаль! «Спиногрызы», как он их всех… Случись что в провале, когда он с пацанами туда намылился, он бы бросил их там, заживо бы замуровал. И он снова лгал нам там, в опорном. Разве ты не чувствовала, что он лгал нам и сейчас? Эта ВЕЩЬ, талисман, который ему воображается, изготовленный якобы из частей детских тел тогда, в сорок восьмом… Он ведь его ищет здесь вовсе не для того, чтобы снять с себя и своего рода проклятие. Он хочет им завладеть, жаждет найти его и обратить в свою пользу. Бред, конечно, паранойя, но он в это верит. Такие, как он, безумцы, волхвы – они могут натворить что угодно: объявить, например, конец света и заставить поверивших в землю заживо зарыться. А могут и детей принести в жертву, зверски, безжалостно убить ради какой-то там своей бредовой мистической цели. Таких в одиночке надо пожизненно держать, в кандалах, с кляпом во рту, чтобы они не…

– Знаешь, что за адрес был на бумаге? – спросила Катя.

– Наплевать! При чем тут адрес, когда…

– Улица Ворошилова, дом и квартира учителя-убийцы.

Анфиса поперхнулась, покраснела. Потом погрозила кулаком. Кому? Бедному провинциальному городу Двуреченску, что жил, казалось, своей обычной дневной жизнью. И если и помнил о ночных перестрелках, то старался не подавать вида.

Ехали автобусы и машины, брели по разбитым тротуарам редкие прохожие. В аптеке на площади драили витрину. К ларьку с мороженым выстроилась очередь школьников – видно, только-только закончился последний урок.

– Я вот что тебе скажу, – Анфиса обернулась к Кате, – если с НИМИ, с детьми, взрослые могут поступать вот так – калечить, насиловать, продавать за бутылку водки, голодом морить, убивать, то… ОНИ, дети, имеют право на все. На все, понимаешь? Симон сказал, что ОНИ вернулись тогда в мае сорок восьмого и отомстили Валенти, прикончили его. Так вот, они имели на это право. Пусть это тоже бред, сказка, миф. Но, по крайней мере, это миф справедливый. Это не похоже на «иногда они возвращаются», это не американская страшилка, это возмездие за зло, которое совершили и совершают взрослые. До сих пор совершают, как мы с тобой успели убедиться. Так если на этом свете за всю эту взрослую жестокость не находится достойного наказания, так пусть… пусть они возвращаются оттуда и мстят. Мстят кроваво и беспощадно. Я только «за». И это будет самый лучший, самый справедливый конец истории.

Катя молчала. Она не узнавала свою подругу. Анфиса всегда отличалась здравомыслием, скепсисом, она была реалистка до мозга костей. Но неделя отдыха в Двуреченске, в этом краю валдайских колокольчиков и неразгаданных тайн, изменила ее. Ах, как изменила!

– Давай лучше подумаем о том, что случилось этой ночью, а не той, давней, майской, – тихо сказала она.

– Не могу я ни о чем думать. Голова пухнет. Я просто хочу услышать твое мнение, Катя. Ты самый близкий родной мой человек, ты моя лучшая подруга. Скажи, по-твоему, ОНИ имеют право возвращаться и мстить?

– Думаю, имеют. А может, и нет. Только ведь все это неправда, Анфиса.

Школьники с мороженым с визгом, с радостными воплями пронеслись мимо. Катя почувствовала, что на глаза ее наворачиваются слезы. С чего бы это так распускаться?

Они зашли в какой-то двор, сели на скамейку. Обеим надо было успокоиться. Прошмыгнул дворник-таджик в оранжевой спецовке, глянул с любопытством: чего это расселись две «биби-ханум» и глаза у обеих на мокром месте? И платки носовые в руках?

– Выпить нам надо. Идка вон с утра коньяку приняла сто пятьдесят, и все снова в ажуре, – Анфиса всхлипнула. – А налижешься, голова совсем соображать перестанет. Над чем ты предлагала мозгами пораскинуть, а, Кать?

Катя вытерла глаза.

– Надо все-таки разобраться в главном. Что же произошло сегодняшней ночью.

– Нападение, стрельба, потом убийство этого, как его… Половца. Он-то откуда взялся?

– Судя по информации Шапкина, он типичный уголовник.

– Но что он имеет против Ольги Борщаковой? И как все это связано с остальным?