Драконы рыжими не бывают

Небольшой домик, спрятанный под ветками деревьев. Вдали виднеются башни замка, и дома, раскинувшиеся подле него. Домик стоит на самой кромке леса. Деревянный, выглядящий не надежно, но при этой картинке неприятно тянет в груди.

— Мам, слушай, я хочу уйти. Не могу жить здесь. Не могу вечно чувствовать зов неба и лишь смотреть на него. Как... Как ты вообще с этим смирилась? Это же невозможно. Мне больно, мам, мне так больно, что я иногда не могу дышать. Понимаешь? Я хочу уйти, улететь, расправить крылья, которые рвутся ввысь.

Ощущение полета прерывается чьи-то окриком снизу. Там стоит парень, короткий ежик медных волос взъерошен. Он кричит, что бы спускалась, иначе могут увидеть и тогда придется не сладко.

— Я ухожу, мне надоело. Я летаю иногда тайком там, над лесом за домом. Меня душит от слез и восторга, когда я взлетаю. Когда крылья вспыхивают ярче костра, жарче любого пламени. Мне так тепло. И я не хочу, чтобы это тепло покидало меня.

А потом бесконечная дорога и ощущение побитой дворняжки. Какие-то трактиры, бары, таверны, бесконечные лица, искаженные болью и кровь на руках. Их кровь. И все та же печаль.

— Меня нет дома уже давно. Я многое повидала, не счесть сколько раз падала и встала снова. Иногда даже тухла, но загоралась вновь. И знаешь мам, я не жалею. Ни разу не жалею, что тогда не поверила твоим слезам, что там куда опаснее. Миры прекрасны, мам. Мои друзья. Мой любимый. И да, они жестоки и порой моя жизнь висит на волоске, но за спиной — тепло, которое я несу с собой. Одни греются об него, другим делаются холоднее льда, третьи же сгорают. Я не знаю люблю ли я тебя и благодарна ли. Но меня устраивает моя жизнь бродяги феникса. Я птица. А птицам положено летать.

Я смотрела на все это, затаив дыхание. Город с высокими стенами домов, ослепительно белыми и яркая, палящая звезда. Воздух местами плавился от жары, но все равно по улицам гулял прохладный ветерок. И каждая картинка, которую Шара показывала мне, она сопровождалась горечью и болью. Я чувствовала ее как себя, ощущала все эмоции и мне нестерпимо хотелось плакать - противный ком застрял в горле и никак не желал уходить прочь.

— Там было слишком много цепей, — проронила девушка, когда я снова смогла видеть только её. Руки она не отдёрнула, хоть и ослабила хватку. Ладонь оказалась совсем не грубой, приятной на ощупь и тёплой.

— Понимаю...

Повисло неловкое молчание. Меня слегла потряхивало от пережитого и образы, показанные птичкой, не отпускали. Дом, те, кто, наверное, приходился птичке родителями, братья и сёстры. Потом всё сужалось до уже знакомых личностей, всполохов магии, огня, запаха палёного мяса и крови. Треск огня мешался с чьим-то бархатистым, до ужаса наглым голосом, лицо которого разглядеть мне не удалось. Только жёлтые глаза злобно сверкали почти затравленным взглядом и грозили обернуться смертью для любого, кто проявит хотя бы толику агрессии в его сторону. Тот самый «любимый»? Только вот где он сейчас, интересно? К глазам просились слёзы, но моими они не были. Когда я увидела Шару в первый раз, мне показалось, что это создание совершенно не умеет грустить. А сейчас предположение выходило крайне ошибочным — внутри у рыжей бушевал настоящий огненный шторм и отнюдь не из радостных эмоций. С чего она вообще решила показать это мне, едва знакомой? Вопрос тут же был озвучен.