Драконы Вавилона

Мягко, осторожно он потрогал удовольствие, с каким она это услышала. Радостно, уверенно он показал ей, как ему приятно, что она так к нему относится. Личность перетекала в личность, так что вскоре всякая грань между ним и ею, между феем и лошадью окончательно растворилась.

Теперь они были одно.

Вилл почувствовал, что по лицу его катятся слезы. От радости, конечно же, потому что чувства, его переполнявшие, чувства, рвавшие ему грудь, были чем угодно, но только не горем.

— Как тебя зовут, дорогая? — прошептал он, даже не пытаясь унять слезы. — Как же мне звать тебя, милая?

Но у лошадей нет имен, ни тайных, ни бытовых, для общения. В их мире вообще нет слов. Они не знают лжи, не знают фальши, потому что все просто такое, какое оно и есть. А потому задача именования ложилась на Вилла.

— Ты будешь для меня Эпона[45], - решил он. — Великая Госпожа Лошадей.

Впервые за долгое, мучительно долгое время он был абсолютно счастлив.

Теперь нужно было вернуться на последнюю стоянку Армии Ночи, но с этим Вилл не торопился. С такой скакуньей, как Эпона, быстрейшей из своего племени, он никак не рисковал вернуться последним.

— Отвези меня туда, где мне нужно быть, — прошептал он ей на ухо. — Только не торопись.

И отпустил голову Царь-кобылицы.

Они пробирались сквозь мрак окружными, но удобными путями. Время от времени при их приближении загоралась одинокая электрическая лампочка или цепочка флуоресцентных трубок, загоралась, проплывала мимо и исчезала позади. Они ехали вниз и снова ехали вверх. Однажды Эпона изящно, на зависть любой аристократке, поднялась по широкой мраморной лестнице, над которой висели хрустальные люстры, похожие в темноте на призраки огромных медуз. Они проехали длинным коридором со стенками из дикого камня и потолком настолько низким, что Эпоне приходилось наклонять голову. В паре мест потолок прошелся, словно теркой, по спине Вилла, хотя тот и прижимался к спине лошади. Он уже начал опасаться, не заблудились ли они, когда Эпона встряхнула головой и вошла в огромную пустынную пещеру.

Нет, не совсем пустынную. Потолок пещеры даже не просматривался, зато посреди нее что-то смутно светилось.

Это был корабль.

Корабль, почти не покосившийся, ушел по ватерлинию в многовековую грязь, успевшую за века и высохнуть, и окаменеть. Корабль был очень древний, парусник, его сломанные мачты валялись рядом с ним на земле. Корпус корабля порос белым светящимся лишайником и мерцал во тьме, как большая гнилушка. Корабль был похож на галеоны и караки, какими они выглядят на гравюрах, и явно пролежал здесь очень долго. Как вышло, что он нашел свой конец глубоко под Вавилоном, в этом пузырьке вулканической породы, было полнейшей загадкой. Тут, конечно же, присутствовали страшные проклятия, огромное прегрешение, мощные заклинания и жуткое воздаяние. Тут, конечно же, умерли многие, умерли в ужасе и отчаянии… Но все это осталось в прошлом, все участники страшных событий уже много веков как умерли и ушли к Черному Камню.

Эпона остановилась у кормы корабля и начала ощипывать с его руля лишайник. Вилл соскользнул на землю.

— Почему мы здесь? — спросил он. — Я хотел, чтобы ты меня доставила совсем в другое место.

Лошадь нервно вскинула голову. Слов Вилла она не понимала, зато уловила осуждение, звучавшее в его голосе, и с негодованием его отвергла. Ощутив направление ее мыслей, Вилл припомнил свою команду и запоздало понял, что тогда не представил себе зрительно никакого конкретного места, а просто велел лошади отвезти его туда, где ему нужно быть.

— Так что же, старушка, это здесь мне нужно быть?

Эпона хрустела лишайником.

— Ну что ж, если мне нужно быть здесь…

В поисках способа попасть на корабль Вилл прошел сперва в одну сторону, потом в другую. В конечном итоге он подобрал обломок одной из мачт, приставил его под не достававшие до земли сходни и полез наверх.

На палубе лишайник не рос, зато иллюминатор полубака горел изнутри уютным оранжевым светом. Крайне осторожно, ведь палуба сплошь прогнила и грозила под ним провалиться, Вилл прошел на нос. Его обуревали тяжелые предчувствия; чтобы хоть как-то успокоиться, он несколько раз глубоко вздохнул и только потом постучал в дверь.

— Она не закрыта, — сказал Шептун. — Входи.

И Вилл вошел.

При свете подвешенной к потолку керосиновой лампы он увидел в дальнем конце каюты молодого, судя по стройной фигуре, мужчину, сидевшего за столом и что-то читавшего. Когда Вилл вошел, этот мужчина, совсем еще мальчик, отложил книгу, встал и вышел на свет.

— Привет, Вилл, — сказал он. — Хоть теперь-то ты меня узнаешь?

— Ты! — отпрянул в ужасе Вилл.

Перед ним стоял Пак Ягодник.

— Вижу, что узнаешь. Ну тогда садись. — Мальчик кивнул в сторону кресла. — Нам нужно поговорить.

Вилл шагнул к креслу и сел.

— Ты мне друг или враг? — спросил он; его правая рука то судорожно сжималась в кулак, то разжималась.

Шептун насмешливо наклонил голову вбок и закатил глаза, словно копаясь в воспоминаниях.