В тысяча девятьсот двадцать втором году мною вновь овладела страсть к женщине, безумное вожделение, поглотившее меня и подчинившее себе мою волю и разум. Со времен Люси и Мины я не испытывал столь неодолимого желания сделать женщину своей супругой по крови.
По вечерам я часто совершал вылазки и, пользуясь своим умением не привлекать к себе внимание, наблюдал за бурлившей вокруг жизнью. Я посещал кабаки и таверны, концерты и театральные спектакли, даже кино; подслушивал секретные разговоры тех, кто стоял у кормила власти; никем не замечаемый, свободно входил в их жилища. Я был уверен, что придет время, и полученная информация сослужит мне добрую службу.
Как-то вечером я решил посетить бал, устроенный в просторном, построенном еще до Гражданской войны доме на окраине города. Быть может, «посетить» — не совсем точное слово, ибо я, не заходя в дом, смотрел на танцующих, подобно коту, глазеющему в окно мясной лавки. Надо сказать, толпа гостей в бальном зале представляла собой довольно скучное зрелище. В большинстве своем эти люди были озабочены исключительно тем, чтобы держаться сообразно своему общественному статусу. Обращаясь к вышестоящим, они впадали в самое гнусное подобострастие, а в следующее мгновение, поворачиваясь к тем, кого считали ниже себя, изменялись до неузнаваемости, воплощая собой чванливую надменность.
Оркестр, расположившийся в одной из задних комнат, играл вальсы Штрауса, Легара и прочую танцевальную музыку. Кавалеры во фраках и белых галстуках кружились, подхватив дам в воздушных туалетах. Мое внимание привлек взрыв жизнерадостного смеха, раздавшийся в кругу молодых женщин, которые рассматривали стоявшую напротив группу молодых мужчин. Юные особи обоих полов красовались, выставляя напоказ свои достоинства, в полном соответствии с принятым в обществе ритуалом. Кто сказал, что люди сильно отличаются от животных?
Я не сводил глаз с пестрой стайки молодых дам. То был настоящий букет красавиц: блондинки и брюнетки, высокие и миниатюрные, и в жилах каждой текла горячая, полная силы кровь. Мне казалось, я слышу, как она пульсирует в этих прекрасных, созревших для страсти телах, ощущаю ее упоительный аромат, чувствую на языке дивный вкус. Опасаясь, что жажда одержит надо мной верх, я поспешно отвернулся.
Вечер стоял чудный, тихий и ясный. На темном бархате неба, как на витрине ювелирного магазина, сверкали бриллианты звезд. Помимо звезд, ночной сумрак разгонял свет, льющийся из окон дома. В огромном саду колыхались причудливые тени, отбрасываемые деревьями и кустами. Я опустился на каменную скамью, прислушиваясь ко множеству долетавших звуков, сливавшихся в приглушенную мелодию, недоступную для человеческого уха, но ласкавшую мой утонченный слух.
Внезапно я услышал возбужденные голоса. Ветер донес до меня аромат женщины и крепкий запах охваченного страстью мужчины. Благодаря способности видеть в темноте я рассмотрел две молодые человеческие особи, стоявшие в тени магнолий. Женщина отталкивала мужчину, который пытался ее обнять.
Ее голос был полон возмущения и обиды, его — дрожал от пьяной похоти.
— Уберите руки, Хайдон Ласкаллс, и позвольте мне уйти! В качестве любовника вы меня совершенно не интересуете!
— Хватит ломаться, детка! Я знаю, ты этого хочешь, — заплетающимся языком пробормотал юнец. — Кончай строить из себя недотрогу, лучше поцелуй меня.
Женщина изо всех сил ударила кулачками в мускулистую грудь дерзкого увальня, не оставлявшего попыток заключить ее в объятия. Однако силы были слишком не равны, и он был близок к осуществлению своего намерения. Я поднялся со скамьи, готовый вмешаться. Женщина замахнулась и влепила наглецу звонкую пощечину.
— Ах ты, паскуда! — взревел он, левой рукой схватил ее за плечи, а правую сжал в кулак, готовясь нанести удар.
Не теряя ни секунды, я бросился к ним. Лишь сознание того, что из дома за происходящим наблюдает множество глаз, вынудило меня сдержаться, чтобы не прикончить негодяя на месте. Я ограничился тем, что схватил его за шиворот и отбросил прочь. То был здоровенный малый, но сила, которой обладаю я, многократно превосходит человеческую. От моего толчка его увесистая туша отлетела на значительное расстояние и тяжело грохнулась на землю.
Он злобно сверкнул глазами и процедил, не поднимаясь:
— Лет пятьдесят назад за такие дела на дуэль вызывали! Твое счастье, жалкий старикашка, что сейчас это не принято.
— Лет пятьдесят назад я не оставил бы от тебя и мокрого места, — невозмутимым тоном произнес я.
Полагаю, выражение моего лица было жутким, потому что юнец испуганно затаил дыхание, и я ощутил, как кровь отхлынула от его мясистых щек.