Дракула

Кейт догадывалась: Дракула покинул Трансильванию не только потому, что он, как огромная темная губка, высосал эту страну досуха. Главная причина заключалась в том, что ему надоело жить среди цыган, волков и грохочущих горных потоков. Однако это не мешало старейшинам Трансильванского движения объявить графа своим вдохновителем и использовать его печать в качестве своего главного символа. Многие были убеждены в том, что, как только вампиры вернутся в Трансильванию, Дракула восстанет из небытия, дабы занять принадлежащий ему по праву трон властелина немертвых.

Для многих, очень многих Дракула имел исключительное значение. Порой Кейт спрашивала себя, сохранил ли его образ хоть сколько-нибудь реальное содержание. Или же Дракула всего лишь призрак, рабски покорный любому, кто даст себе труд его вызвать? С его именем связано так много уголовных дел, восстаний и жестокостей! Один человек, будь он даже монстр, был бы не в состоянии принять во всем этом участие, не смог бы заключать в себе такое множество взаимно исключающих противоречий.

Дракула жил в истории и на страницах книги Брэма Стокера, он был героем фильма и знаменем Трансильванского движения. Дракула, как идея, был почти необъятен. Однако не настолько, чтобы накрыть своим плащом всех тех, кто именовал себя его последователями. Здесь, в горах, где граф провел несколько столетий, предаваясь мелкому хищничеству, Кейт поняла, что сам себе он наверняка казался ничтожеством, чем-то вроде ящерицы, ползущей по скале.

Местная природа подавляла своим величием. По ночам на темном бархате неба высыпала такая уйма звезд, словно здесь действовало множество лазерных установок. Кейт различала звуки и запахи, говорившие о том, что горы населяют тысячи самых разных растений и животных. Если выражение «зов природы» действительно имеет смысл, его можно было ощутить в этом лесу. Но ни малейших признаков осмысленной жизни Кейт не замечала.

Она обвязала вокруг шеи желтый шарф, покрытый золотистыми узорами, купленный в магазине «Биба» в 1969 году. Это была красивая, изящная вещица, легкое дуновение фривольности, которое она изредка позволяла себе, чтобы скрасить монотонность своего бесконечного существования.

Фрэнсис несколько раз подпрыгнул и подбросил вверх листки сценария. Руки его взметнулись в воздух, подобно крыльям. Облако гнева окружило безучастного Кейтеля.

— Ты что, не понимаешь, идиот, что я вложил в этот долбаный фильм свои собственные гребаные деньги! — проорал Фрэнсис, обращаясь не только к Кейтелю, но и ко всей группе. — Я могу потерять дом, виноградник — короче, все, что у меня есть. Почетный провал в прокате меня никак не устроит. Этот паскудный фильм должен сделать «Челюсти», иначе я вставлю себе в задницу кусок телеграфного провода.

Мастера по спецэффектам, сидя у стены вагончика — там всегда стояло несколько стульев, — равнодушно наблюдали, как режиссер взывает к небесам, требуя у Бога ответов, которые тот не собирался ему давать. Листки сценария, подхваченные ветром, сначала порхали над головой Фрэнсиса, подобно стае бабочек, потом, воспарив над аллеей, повисли на нижних ветвях деревьев.

— Он еще не такое вытворял, когда снимал «Крестного отца», — невозмутимо заметил кто-то.

Слуга провожает Харкера в хорошо обставленную гостиную. На столе легкий ужин — хлеб, сыр и холодное мясо. Доктор Джек Сьюард, в белом халате, со стетоскопом на шее, дружески пожимает Харкеру руку и подводит его к столу. За столом уже сидит Квинси П. Моррис, который развлекается тем, что подбрасывает и ловит здоровенный охотничий нож.

Лорд Годалминг, безупречно одетый, с салфеткой, засунутой за крахмальный воротничок, сидит на другой стороне стола, и уписывает огромную порцию цыпленка с паприкой. Харкер встречается с Годалмингом глазами, лорд поспешно отворачивается.

Сьюард: Накладывайте себе все, что угодно, Харкер. Думаю, за границей вы отвыкли от приличной еды.

Харкер: Благодарю вас, я перекусил на постоялом дворе.

Сьюард: Ну и как вам живется на постоялом дворе? Местные сильно докучают? Всякие там суеверные старушенции?

Харкер: Моего уединения никто не нарушает.

Сьюард: Превосходно… Помните даму-вампира, графиню Марию Долинген из Граца? В тысяча восемьсот восемьдесят третьем году вы отрезали ей голову и вонзили ей в сердце кол из боярышника, прекратив ее существование.

Харкер: Я не склонен обсуждать подобные вещи.

Моррис: Так держать, мальчик мой. Не зря же ты заслужил благодарность Церкви и знак отличия от папы. Поганая сука наконец сдохла. Прими мое восхищение.

Харкер: Я не могу вспомнить, о ком именно вы говорите. Возможно, я действительно умертвил эту особу. Но, повторяю, я не намерен обсуждать подобные вещи.

Сьюард и Моррис обмениваются взглядами. Харкер и бровью не ведет. Они понимают, что приняли правильное решение. Годалминг, состоящий с ними в сговоре, кивает.

Сьюард снимает тарелку с холодным мясом с маленького сейфа, стоящего на столе. Годалминг протягивает доктору ключ, которым тот открывает сейф. Он вынимает оттуда гравюру и передает ее Харкеру.