Дракула

Кажется, погода подействовала и на мадам Мину; она как-то отяжелела, стала вялой, непохожей на себя — спит, спит и спит! Обычно такая энергичная и живая, она сегодня ничего не делала и начисто утратила аппетит. Даже перестала делать записи в своем блокнотике — это она-то, раньше использовавшая для дневника любую паузу. Чувствую, что-то тут не то. Однако к вечеру она оживилась. Сон ее освежил, подбодрил, и теперь она весела и мила, как обычно. На закате я попытался ее загипнотизировать, но — увы! — ничего не вышло; мое влияние ослабевало с каждым днем, а сегодня и вовсе свелось к нулю. Ну что ж, на все воля Божья, что бы там ни случилось!

Теперь — к фактам. Поскольку мадам Мина больше не ведет стенографические записи, придется это делать мне своим нескладным старомодным почерком, чтобы ни один наш день не был пропущен.

В ущелье Борго мы въехали вчера после восхода солнца. Заметив признаки рассвета, я остановил экипаж, мы сошли на землю и подготовились к сеансу гипноза. Я постелил меховое ложе, мадам Мина легла и с величайшим трудом на очень короткое время впала в транс. Единственное, что я от нее услышал, было все то же: «Темно, журчание воды». Потом она пришла в себя, веселая и радостная; мы продолжили наш путь и скоро были в ущелье. Тут к мадам Мине словно вернулось ее прежнее ясновидение — она указала на какую-то дорогу и сказала:

— Нам сюда.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Знаю, разве мой Джонатан здесь не ездил и не описал свое путешествие?

Сначала мне это показалось странным, но, присмотревшись, я увидел, что тут только одна такая заброшенная дорога, столь отличная от широкого, наезженного большака, ведущего из Буковины в Бистрицу.

Мы поехали по этой дороге и теперь, когда нам встречаются другие, такие же заброшенные, засыпанные свежим снегом, предоставляем выбор лошадям: они сами чуют путь. Я отпускаю поводья, и наши смышленые лошадки ведут нас прямо к цели. Начинаем узнавать места, которые описывал Джонатан в своем замечательном дневнике. И все едем и едем, долгие часы. Я попросил мадам Мину отдохнуть — поспать, и она заснула. Теперь все время спит, я уже начинаю беспокоиться и пытаюсь разбудить ее. Но она продолжает спать. Конечно, я не очень ее тормошу, боясь ей повредить: все-таки она слишком много страдала, и сон для нее — это все. Кажется, я и сам задремал, но внезапно остро ощутил чувство вины, как будто сделал что-то не то; вдруг осознаю, что сижу с поводьями в руках, а добросовестные лошади не спеша бредут вперед. Мадам Мина все еще спит. Солнце клонится к закату, и поверх снега струятся золотистые потоки солнечного света, а наш экипаж отбрасывает длинную тень на крутую гору. Ибо мы по-прежнему поднимаемся вверх, и все вокруг такое дикое и каменистое, словно это край света.

Бужу мадам Мину энергичнее. На этот раз она просыпается довольно легко, и я пытаюсь загипнотизировать ее. Но она не поддается гипнозу. Я не прекращал попыток, пока мы не оказались в полной темноте — солнце зашло. Мадам Мина смеется, я оборачиваюсь и смотрю на нее. Она совсем проснулась и выглядит просто замечательно, последний раз это было в ту ночь, когда мы впервые пошли в дом графа в Карфаксе.

Я удивлен, и мне как-то не по себе, но она так мила, внимательна, предупредительна, что мои страхи отступают. Развожу огонь, ведь у нас с собой запас дров, она готовит ужин, а я распрягаю лошадей, привязываю их, кормлю. Когда я возвращаюсь к костру, ужин уже готов. Хочу положить ей еду, но она с улыбкой говорит, что уже поела — от голода даже не смогла меня дождаться. Мне это не нравится, у меня возникли серьезные сомнения, но пугать ее не хочется, и я молчу. Завернувшись в меха, устраиваемся на ночлег поближе к костру. Уговариваю Мину поспать, пока я буду сторожить ее сон. Однако вскоре забываю об осторожности и впадаю в дремоту, а когда вдруг, спохватившись, вспоминаю, то вижу, что она лежит тихо, не спит и смотрит на меня странно блестящими глазами. Это повторяется несколько раз, и к утру мне все-таки удается выспаться.

Проснувшись, пытаюсь загипнотизировать ее, но увы! Она, хотя и закрывает послушно глаза, гипнозу не поддается. Солнце поднимается все выше и выше, мадам Мина засыпает, да так крепко, что никак не могу ее добудиться. Пришлось перенести ее в экипаж. Поразительно, но во сне она выглядит здоровее и румянее. Ох, не нравится мне это. Я боюсь, боюсь, боюсь! Боюсь всего, даже думать, но я должен продолжать свой путь. На карту поставлены и жизнь, и смерть, и даже нечто большее, мы не должны отступать.

5 ноября, утро. Запишу все точно, по порядку. Хотя нам обоим и довелось повидать много необычного, опасаюсь, как бы вы, друг Джон, не подумали, что все пережитые ужасы и нервное напряжение сказались на моем мозге, и я, Ван Хелсинг, сошел с ума.