По нашему мнению, именно поэтому Фёдор Курицын включил в свой рассказ эпизод о том, как Дракула обращался с дерзкими послами и их требованиями унизительной для князя дани (эпизоды номер 1 и 3, также возможно 11 и 12). Вне сомнения, турки играли здесь роль татар Золотой Орды перед лицом Москвы. Церемония, с какой принимались в Москве татары, показывала, по мнению польского историка Матея Стрийковского, ещё более унизительное положение для князя и его бояр: они на коленях слушали чтение письма хана, а к ногам послов клали прекрасный соболий мех. Этот мех тут же забирали себе посланцы татар, которые, помимо этого, получали от русских и другие подарки.
Союз между Менжли Гиреем и Иваном III совершился к 1479–1480 годам, нанёс достойный удар Золотой Орде и Литве весной 1480 года. Татарская армия, которую вёл лично хан Ахмет, стояла на юге реки Оки лицом к войску Ивана III. Никто из сторон не решался перейти на другую сторону, в конце концов великий князь отправился в Боровск. Несмотря на то что в русском лагере началась паника, Ахмет не нападал: он ждал ещё подкрепления из Польши. Укрывшись в Боровске, Иван III приступил к переговорам с татарами, ненадолго вернулся в Москву, отправил к татарскому хану подарки, сравнимые с данью. В ноябре 1480 года хан Ахмет приказал отступить, прождав понапрасну подкрепления от Польши. Иван III вернулся в Москву, где был принят как победитель. Такое нерешительное поведение князя многим не нравилось, и Фёдор Курицын не был исключением. Кампания Мехмеда IV в Валахии в 1462 году могла бы стать интересной параллелью для ситуации в Москве в 1480 году, сравнение отнюдь не в пользу русского князя. Иван III обязался платить татарам дань, но 6 января 1481 года смерть Ахмета избавила его от этого унижения. Позже Золотая Орда раздробилась, а князь Московский был провозглашён освободителем от татарского ига. В 1481 году он осторожно заключил договоры с другими русскими князьями, по которым Москва признавалась единственным плательщиком дани татарам, которую он хотел удержать у себя, что в конце концов сделает его фактически единственным властителем всей Руси.
Другое занятие Курицына найдёт отражение в рассказе о Дракуле. Отсутствуя в немецких рассказах, он повествует о церемонии принятия послов при валашском дворе. Эта история фигурирует в эпизодах номер 1, 11 и особенно в 12-м:
Таков обычай имеаше Дракула: отколе к нему прихождаше посол от царя или от короля неизящен и не умеаше против кознем его отвещати, то на кол его всажаше, глаголя: «Не аз повинен твоей смерти — иль государь твой, иль ты сам. На мене ничто же рци зла. Аще государь твой, ведая тебе малоумна и не научена, послал тя есть ко мне, к великоумну государю, то государь твой убил тя есть; аще ль сам дерзнул еси, не научився, то сам убил еси себя». Тако поклисарю учиняше кол высок и позлащен весь, и на него всаждаше, и государю его те речи отписоваше с прочими, да не шлет к великоумну государю малоумна и ненаучена мужа в посольство.
В 11-м эпизоде Дракула, испытав посла Матиаша Корвина, получил такой ответ:
«Государю, аще достойное смерти соделал буду, твори еже хощеши. Праведный бо еси судия; ты не повинен моей смерти, но аз сам».
Отметим также, что в русском произведении румынский князь себя называет государем, что по-русски обозначает «царь, не находившийся ни у кого в подчинении». Что касается реальной ситуации, то Влад Пронзитель, плательщик дани туркам и вассал венгерского короля, очень тщательно выбирал термины, которые использовал в переписке с королём Ладисласом Постумом и позже с Матиашем Корвином: «наш господин милостивейший»