Дракула

Все сделано, завещание написано. Мина – моя единственная наследница, если она выживет. Если же нет, все получат остальные, которые были так добры к нам. Солнце близится к закату. Недомогание Мины привлекает мое внимание. Я уверен, она о чем-то думает, мы видим это после захода солнца. Мы со страхом ждем каждый раз восхода и заката, потому что каждый раз узнаем о новой опасности, новом горе, но дай бог, чтобы все кончилось благополучно. Я пишу это в дневнике, потому что моя дорогая не должна сейчас обо всем этом слышать, но, если случится так, что ей можно будет узнать, она прочтет эти записи.

Она зовет меня.

Глава XXV

Дневник д-ра Сьюарда

11 октября, вечер.

Харкер просил меня записать это, так как сам он не способен, а точная запись нужна ему.

Думаю, никто из нас не был удивлен, когда незадолго до заката нас пригласили к миссис Харкер. Мы все заметили, что за последние дни время восхода и заката солнца является для нее периодом особенной свободы, когда ее прежняя личность может вырваться из-под влияния контролирующей силы, угнетающей ее или побуждающей к странным поступкам. Состояние это наступает приблизительно за полчаса до восхода или заката солнца и продолжается до тех пор, пока солнце не поднимется высоко или пока облака еще пылают в лучах скрывающегося за горизонтом дневного светила. Сначала ее состояние становится каким-то колеблющимся, словно некие узы начинают ослабевать, затем внезапно наступает чувство абсолютной свободы; когда же свободное состояние прекращается, быстро наступает реакция, которой предшествует предостерегающее молчание.

Когда мы сегодня встретились, она была несколько сдержанна и проявляла признаки внутренней борьбы. Думаю, она собиралась с духом, чтобы сделать над собой усилие. Всего за несколько минут ей удалось овладеть собой. Она указала мужу место возле себя, а мы пододвинули стулья к дивану, на котором она полулежала. Взяв мужа за руку, она заговорила:

– Быть может, мы собрались вместе так свободно в последний раз. Да-да, дорогой! Я знаю, что ты будешь со мной до конца. – Это она сказала мужу, который, мы заметили, еще крепче сжал ее руку. – Утром мы приступим к исполнению нашей задачи, и только Богу известно, что ожидает каждого из нас в дальнейшем. Вы будете так добры, что возьмете меня с собой. Я знаю, на что способны пойти отважные, стойкие люди, чтобы помочь бедной слабой женщине, душа которой, может быть, погибла, во всяком случае – в опасности. Но вы должны помнить: я не такая, как вы. В моей крови, в моей душе – яд, и он может убить меня и должен убить меня, если мне не будет оказана помощь. О друзья мои, вы знаете так же хорошо, как и я, что моя душа в опасности, и хотя я так же, как и вы, знаю, что для меня есть один только путь, но мы не должны по нему идти.

Она обвела нас всех умоляющим взглядом.

– Какой путь? – спросил хриплым голосом Ван Хелсинг. – Какой это путь, который мы не должны, не можем избрать?

– Этот путь – моя смерть сейчас же, от своей руки или от руки другого, но во всяком случае прежде, чем разразится величайшее бедствие. Я знаю, и вы тоже знаете: умри я сейчас, вы в состоянии будете спасти мою бессмертную душу, как вы это сделали с бедной Люси. Если бы только смерть или страх смерти стояли единственным препятствием на моем пути, я не задумалась бы умереть здесь, теперь, среди любящих меня друзей. Но смерть не есть конец. Я не могу допустить мысли, что была на то Божья воля, что я должна умереть, в то время как мы имеем надежду спастись. Итак, я, со своей стороны, отказываюсь от вечного упокоения и добровольно вступаю в тот мрак, в котором может быть заключено величайшее зло, какое только встречается в мире или в преисподней.

Мы молчали, инстинктивно чувствуя – это лишь прелюдия. Лица у всех застыли, а Харкер просто посерел: возможно, он лучше нас догадывался, о чем пойдет речь. Она продолжала:

– Вот что я могу предложить на общее благо.

Я не мог не заметить странность этой фразы, прозвучавшей со всей серьезностью.

– Но что даст каждый из вас? Знаю, ваши жизни, – быстро продолжала она, – это мало для храбрых людей! Ваши жизни принадлежат Богу, и вы должны вернуть их ему. Но что дадите вы мне?

Она поглядела на нас вопросительно, избегая смотреть на мужа. Квинси как будто понял, кивнул головой, и лицо ее просияло.

– Я вам прямо скажу, что мне надо, ибо между нами не должно быть в этом отношении ничего утаенного. Вы должны обещать мне, все как один – и даже ты, мой любимый супруг, – что, когда наступит час, вы убьете меня.

– Какой час? – спросил Квинси глухим, сдавленным голосом.

– Когда вы увидите по происшедшей в моей внешности перемене, что мне лучше умереть, чем жить. Когда мое тело будет мертвым, вы должны, не медля ни минуты, проткнуть меня колом и отрезать мне голову, вообще исполнить все, что понадобится, для успокоения моей души.

Квинси первым опомнился после продолжительной паузы. Он опустился перед ней на колени, взял ее руку в свою и торжественно произнес: