Дракула

В сентябре 1908 года Блок в эссе «Солнце над Россией», опубликованном в московском символистском журнале «Золотое руно» к 80-летию Льва Толстого, писал о вампирических силах, таящихся в прошлом и настоящем России и подстерегающих ее лучших людей. От этого кошмара его заслонял Лев Толстой как высшее воплощение жизненных сил, но и он был в опасности. Один из сквозных мотивов эссе — мотив упыря. Победоносцев, много навредивший Толстому, ухвативший «кормило государственного корабля на четверть века», стяжал себе, как пишет Блок, «своей страшной практической деятельностью и несокрушимым, гробовым холодом своих теорий имя старого „упыря“», теперь «старый упырь в могиле, но его чудовищная тень по-прежнему нависает над Россией… Чья мертвая рука управляла пистолетами Дантеса и Мартынова? Кто пришел сосать кровь умирающего Гоголя?», и далее Блок пишет о Толстом, «величайшем и единственном гении современной Европы», «писателе великой чистоты и святости», и замечает, что за ним следит неусыпное око: министр ли, ведающий русской словесностью, сыщик или урядник…», и далее едва ли не прямая ссылка на Дракулу Стокера: «их глазами глядит мертвое и зоркое око, подземный глаз упыря»[3].

По мнению философа, филолога, историка, политолога Вадима Цымбурского (1957–2009), автора талантливой статьи «Граф Дракула, философия истории и Зигмунд Фрейд» (1990), впечатления от прочтения романа Стокера Блоком отразились в его цикле стихов «Черная кровь» (1909–1914).

И одним из источников стихотворения Блока «Было то в темных Карпатах» (окт. 1913) считают роман Б. Стокера, а известного стихотворного цикла М. Кузмина «Форель разбивает лед» — кинофильм Ф. Мурнау «Носферату. Симфония ужаса»[4].

* * *

В 1912–1913 годах в Санкт-Петербурге в приложении к популярному еженедельнику «Синий журнал» роман Стокера вышел в переводе Нины Сандровой (псевд. Надежды Яковлевны Гольдберг), но то ли помешали изъяны перевода, обилие по разным причинам купюр (например, исключение важного для романа монолога на йоркширском диалекте бывшего йоркширского моряка в Уитби), то ли он был не ко времени, однако у широкого круга читателей такого успеха, как на Западе, он не имел.

В советский период роман не только не издавали, его игнорировали даже в университетских курсах и академических историях английской литературы. Это можно объяснить по-разному. Вполне вероятно, и потому, что в государстве, тиражировавшем дракул на разных уровнях, символический образ «живого мертвеца» вызвал бы прямые ассоциации. Ну и разумеется, сыграло свою охранительную роль официальное советское литературоведение с его филистерством и снобизмом, считавшее «Дракулу» не настоящей, «высокой», а массовой литературой, хотя, заметим, и Диккенса в свое время питала массовая культура.

В 1990 году «Дракула» Стокера в переводе Н. Сандровой (с дополнениями) был издан в Кишиневе с упомянутым послесловием В. Цымбурского, а в 1992-м новый перевод романа (автора этих строк) вышел в Москве в издательстве «Старт» тиражом 50 тысяч экземпляров; разошелся он мгновенно; можно было бы сказать, что он остался незамеченным — слишком политически бурным было время в России, но, судя по тому, как он неоднократно переиздавался и быстро исчезал с прилавков магазинов, читателя он явно обворожил — и было за что.

В довольно многочисленной «дракулиане» привлекают особое внимание упомянутое послесловие В. Цымбурского и своеобразный отклик на нее искусствоведа, теоретика кино и телевидения, философа Олега Аронсона.

По мнению В. Цымбурского, мифы о вампирах примиряли людей со смертью, психологически оправдывали смерть. Оппозиции «жизнь — смерть» противополагалась оппозиция «смерть — несмерть», то есть боязнь смерти уступала ужасу перед бессмертным, вечным существованием вампира. Мифологическая фигура вампира объясняет человеку, почему он должен умереть, «внушается страх перед соблазнительной „вечной жизнью“»[5].

Вместе с тем для Цымбурского как увлеченного геополитика в графе Дракуле, то есть его прототипе Владе Цепеше, актуализируются исторические мифы, в которых на первом плане оказывается не вампиризм, а мотивы возникновения Европы, противостоящей Османской империи, мифы политические, мифы государства и его границ, когда государство, оказавшись на границе с врагами, становится источником террора, воплощенного в фигуре Влада Цепеша. Стокер соединил графа Дракулу и его исторического прототипа Влада Цепеша, а Цымбурский уловил «политический след» будущего. Геополитика как вражда земель, вражда Запада и Востока находит в фигуре Дракулы иного, появляющегося из «зоны разлома цивилизации и культуры»[6].