Почувствовав, что Квинси пришел в себя, профессор повернул голову. Мальчишка явно нацелился на столик с оружием у дальней стены. В тот же миг о голову ван Хелсинга разломали стул. Он бы вряд ли заметил это, если бы на пол не повалились обломки. Внимание профессора переключилось на ошеломленного Артура Холмвуда, который стоял перед ним, все еще сжимая две деревянные ножки в руках. Чутье подсказало ему, что Квинси бросился за оружием.
— За прошедшие годы не было ни одного дня, чтобы я не пожалел о возможности разделить бессмертие с Люси. — Холмвуд надвигался на профессора, выставив перед собой крест. — Ты остановил меня. Ты заставил меня уничтожить ее. Заставил вогнать штырь ей в сердце и оборвать ее «нечестивое существование»!
— Люси, Люси, опять Люси… — пробормотал ван Хелсинг.
Он подался вперед и положил руку на крест.
Артур в растерянности замер.
— Почему?..
— Почему со мной ничего не происходит? По той же причине, что распятия не возымели воздействия и на князя Дракулу. Только того, кто боится Бога, пугают Его символы. А твоя Люси имела в сердце страх Божий. — ван Хелсинг с рычанием вырвал крест из рук Холмвуда. — Если бы к тебе в минуту смерти явился Дракула, Артур, какой бы выбор ты сделал?
Не утруждая себя ответом, Холмвуд кинулся к столику с оружием.
— Нам ни к чему враждовать. Ты можешь присоединиться ко мне. — Повернув голову, он посмотрел в глаза растерянному Квинси. — Вы оба можете.
— Никогда! — крикнул Квинси и бросился на ван Хелсинга. Артур хотел было схватить нож со столика, но профессор сбил его с ног, после чего развернулся, взял юношу в захват и встряхнул его, как коврик.
— Смотреть в глаза смерти в пылу сражения — не то же самое, что ждать, пока она подкрадется к тебе с возрастом, — проронил ван Хелсинг и запрокинул Квинси голову. — Я предупреждал тебя, мой мальчик.
Профессору не хотелось причинять боль пареньку, которою он когда-то нянчил на коленях. Артуру Холмвуду все эти годы застил глаза гнев — ему уже не прозреть. Но Квинси, быть может, еще удастся переубедить. Он обещал не ранить юношу — лишь немного ослабить, чтобы не сопротивлялся попыткам вернуть его матери, ван Хелсинг облизал клыки, предвкушая аромат крови — первой, которую добудет самостоятельно.
— Двуличная свинья! — завопил Артур Холмвуд.
Раздался хлопок, и спину профессора пронзила боль.
Револьвер Холмвуда выплюнул еще одну пулю; прошив плечо ван Хелсинга, она царапнула руку Квинси. Тот закричал. Старик выпустил юношу, — и в его тело впилась третья пуля.
— Ты был нам другом! — бросил Холмвуд.
— И могу им остаться, — откликнулся профессор. — Как и Дракула. Еще не поздно.
— Я не отступлюсь от веры.
С глубокой печалью в голосе ван Хелсинг прошептал:
— Только теперь, в конце, ты постиг страх смерти.
— Артур?! — вскричал Квинси.
Сначала казалось, что Холмвуд всего лишь кивает, потом глаза его закатились… и человек, познавший когда-то славу и величие, рухнул на пол.
— Нет!
Квинси ринулся на профессора, однако тот мигом схватил его за горло и прижал к комоду. Вновь запрокинув юноше голову, старик широко — по человеческим меркам даже слишком — разинул рот. Затем он приник к шее Квинси.
Глава L
Фрэнсису Эйтауну очень не везло в жизни. Еще ни разу не случалось, чтобы он оказался в нужном месте и в нужное время. Несколько лет Фрэнсис работал бок о бок с другим фотографом — знаменитым Джоном Дж. Томсоном, который запечатлевал на своих великолепных снимках повседневную жизнь Лондона. Вскоре Томсон уехал в Китай — один, поскольку Эйтауну не хотелось забираться так далеко от дома. В конце концов Томсон стал официальным фотографом китайского императора, а позднее и британской королевской семьи. Если бы Фрэнсис тогда рискнул, его жизнь могла бы сложиться совсем по-другому.