О Джон, то была действительно работа мясника! Если бы не забота о других — и о мертвых, и о живущих, которые теперь находятся в большой опасности, — я не смог бы продолжать.
Я дрожу, я дрожу еще и теперь, хотя, слава Богу, мои нервы выдержали. Если бы я не видел того спокойствия на лице первой женщины и той радости, которая на нем отразилась перед самым его разрушением, будучи доказательством того, что душа спасена, я бы не смог продолжать это кровопролитие. Как только я выдержал все: хруст, с которым кол проходит сквозь тело, их страшные корчи, кровавую пену на губах! Мне хотелось бежать в ужасе и бросить все так, как было. Но теперь свершилось! Мне жаль эти бедные души, достаточно вспомнить, какой ужас им пришлось пережить, но зато теперь они наслаждаются сном естественной смерти. Ибо, едва мой нож отсек голову каждой из них, как тела их тотчас начали рассыпаться и превратились в пыль, словно смерть, которая должна была прийти столетия тому назад, теперь наконец утвердилась в своих правах и громко заявила: «Вот и я!»
Перед тем как покинуть замок, я так закрыл все входы, что граф уже больше никогда не сможет войти туда «не-мертвым».
Когда я вошел в круг, где мадам Мина спала, она проснулась и, увидев меня, вскрикнула:
— Пойдемте! Уйдемте прочь от этого ужасного места! Пойдемте встречать моего мужа, он, я знаю, идет сюда.
Она была худа, бледна и слаба, но глаза ее были чисты и пылали огнем. Я был рад видеть ее бледной и больной, так как еще помнил ужас, который испытывал перед румяным сном вампира.
Итак, с надеждой в груди, хотя все еще полные страха, мы идем на восток, навстречу нашим друзьям и тому, который — как говорит мадам Мина — сам идет к нам навстречу.
Через некоторое время профессор позвал меня. Он нашел прелестное место, что-то вроде природной пещеры в скале. Профессор взял меня за руку и втащил туда.
— Смотрите! — сказал он. — Здесь вы будете под защитой, а если волки придут, я убью одного за другим.
Он принес наши одеяла и приготовил мне удобное ложе, вынул провизию и заставил меня поесть. Я не хотела есть, мне даже противно было прикоснуться к еде, и, несмотря на то что мне хотелось угодить ему, я никак не могла себя пересилить. Это его очень огорчило, но упрекать меня он не стал. Вынув из чемодана подзорную трубу, он встал на вершине утеса и начал изучать горизонт. Вдруг он воскликнул:
— Взгляните! Мадам Мина, взгляните! Взгляните!
Я вскочила и встала у него за спиной, он передал мне трубу и начал показывать. С высоты, на которой мы стояли, был хороший обзор, и далеко за белой снежной пеленой виднелась черная лента реки. Прямо перед нами, невдалеке, — так близко, что я удивляюсь, как это мы раньше не замечали, — скакала группа всадников. Она окружала несущуюся повозку, которая покачивалась с боку на бок на неровной дороге. Судя по одежде, это были или крестьяне, или цыгане. На повозке стоял большой четырехугольный ящик. Сердце мое забилось сильнее, когда я это увидела, так как я чувствовала — развязка приближается. Близился вечер, и я прекрасно знала, что при заходе солнца существо, которое сейчас бессильно, снова оживет и, приняв одно из своих многочисленных обличий, сможет спастись от нашего преследования. В страхе я повернулась к профессору, но, к моему удивлению, его там не было. Вскоре я увидела его внизу. Он нарисовал круг вокруг скалы, точно такой, в каком мы прошлой ночью нашли убежище. Покончив с этим, он вернулся ко мне и сказал:
— По крайней мере, здесь он вам не опасен.
Он взял у меня подзорную трубу, но вскоре пошел снег, и почти ничего не стало видно.
— Взгляните! — сказал профессор. — Они торопятся, они погоняют своих лошадей и мчатся изо всех сил.
Он помолчал и затем продолжил глухим голосом:
— Они торопятся к заходу солнца. Мы можем опоздать. Да будет воля Божья!
Тут снова повалил густой снег и закрыл всю картину. Но вскоре развиднелось. Ван Хелсинг опять навел свою подзорную трубу на долину и воскликнул:
— Смотрите! Смотрите! Смотрите! Два всадника несутся с юга вслед за ними. Это, должно быть, Квинси и Джон. Возьмите трубу. Посмотрите, прежде чем снегопад все скроет!