Дракула. Повести о вампирах (сборник)

ДНЕВНИК Д-РА СЬЮАРДА

(Продолжение)

Похороны были назначены на следующий день, так, чтобы Люси была похоронена вместе с матерью.

Я позаботился обо всех ужасных формальностях, и агент городской похоронной фирмы доказал, что его люди сострадали — или прикидывались — с некоторой подобострастной обходительностью. Даже женщина, обряжающая покойников, заметила мне в конфиденциальной, родственно-профессиональной манере, выходя из мертвецкой: «Из нее получился прекрасный труп, сэр. Просто удовольствие ею заниматься. Не будет преувеличением сказать, сэр, она окажет честь нашему заведению».

Я заметил, что Ван Хелсинг все время держался поблизости. Возможно, что причиной тому был господствовавший в доме беспорядок. Никаких родственников не осталось, так что мы с Ван Хелсингом решили сами просмотреть все бумаги, тем более что Артуру пришлось уехать на следующий день на похороны отца. Ван Хелсингу захотелось непременно самому просмотреть бумаги Люси. Я боялся, что он, как иностранец, не сумеет разобраться в том, что законно и что незаконно, и спросил его, почему он настаивает на этом. Он ответил:

— Не надо забывать: я не только врач, но и юрист. Хотя в данном случае нельзя считаться только с тем, чего требует закон. Тут, вероятно, найдутся и другие бумаги, в которые никто не должен быть посвящен.

При этом он вынул из своего бумажника записки, которые были у Люси на груди и которые она разорвала во сне.

— Если в бумагах отыщется что-нибудь о стряпчем миссис Вестенра, — продолжал он, — то запечатайте все бумаги и напишите ему сегодня же. А я останусь на всю ночь сторожить здесь, в комнате Люси, так как хочу посмотреть, что будет. Нехорошо, если кто-то чужой узнает ее мысли.

Я продолжал свою работу и вскоре нашел имя и адрес стряпчего миссис Вестенра и написал ему. Все бумаги были в порядке, там было даже точно указано, где хоронить усопших. Только я запечатал письмо, как, к моему великому удивлению, вошел Ван Хелсинг, говоря:

— Не могу ли я помочь вам, Джон? Я свободен и весь к вашим услугам.

— Ну как, нашли вы наконец, что искали? — спросил я.

Он ответил:

— Я не искал ничего определенного. Я нашел то, на что надеялся, — несколько писем, заметок и начатый недавно дневник. Вот они, но мы о них никому не скажем. Завтра я увижу нашего бедного друга и с его согласия воспользуюсь кое-какими из отысканных бумаг.

Закончив работу, он обратился ко мне:

— А теперь, мой друг, думаю, можно идти спать. И вы, и я — мы оба должны выспаться и отдохнуть, чтобы восстановить силы. Завтра нам предстоит многое сделать, а ночью, увы… в нас нет нужды.

Прежде чем отправиться спать к себе, мы еще раз пошли посмотреть на бедную Люси. Агент, право, все хорошо устроил, он превратил комнату в маленькую chapelle ardente[13]. Все утопало в роскошных белых цветах, и смерть уже не производила отталкивающего впечатления. Лицо усопшей было покрыто краем покрывала. Профессор подошел и приподнял его; мы были поражены той красотой, которая представилась нашим взорам. Хотя восковые свечи довольно плохо освещали комнату, но все-таки было достаточно светло, чтобы разглядеть, что вся прежняя прелесть вернулась к Люси и что смерть, вместо того чтобы разрушить, восстановила всю красоту жизни до такой степени, что мне стало казаться, будто Люси и не умирала, а только спала.

У профессора был очень суровый вид. Он не любил ее так, как я; вполне естественно, что плакать ему было нечего. Он сказал мне:

— Побудьте здесь до моего возвращения, — и вышел.

Вскоре он вернулся с массой цветов белого чеснока; он вынул их из ящика, стоявшего до сих пор нераскрытым, и рассыпал среди других цветов по всей комнате и возле кровати. Затем он снял у себя с шеи маленький золотой крест, положил его на губы Люси, прикрыл ее вновь покрывалом, и мы ушли.

Я как раз раздевался в своей комнате, когда Ван Хелсинг, постучав предварительно, вошел и сказал:

— Прошу вас завтра еще до вечера принести мне пару ножей для вскрытия.

— Разве нужно будет производить вскрытие? — спросил я.

— И да и нет. Я хочу провести операцию, но не такую, как вы думаете. Я сейчас расскажу, в чем дело, но, смотрите, другим ни слова! Я хочу отрезать ей голову и вынуть сердце. Ай! ай! ай! вы врач — и настолько ошеломлены! Я видел, как вы без колебаний решались на операции, от которых другие хирурги отказывались. Да, конечно, милый друг, я должен помнить, что вы ее любили; я и не забыл этого; наконец, я решил сам провести операцию, вам же придется лишь помогать мне. Мне хотелось бы сделать это сегодня, но ради Артура придется подождать; он освободится только завтра после похорон отца, и ему, наверное, захочется еще раз на нее взглянуть! Затем, после того как ее положат в гроб, мы придем сюда, когда все будут спать, отвинтим крышку гроба и проведем операцию, а потом вернем все на место, чтобы никто, кроме нас, ничего не знал.