Дракула против Гитлера.

«Гимн павшим». Точно не помню, откуда это – что-то восточное, по-моему – но перевод Артура Уэйли.

Затем выступил Ван Хельсинг:

«Мы, поклявшиеся освободить мир, воздаем честь этому человеку. Нелегкий наш труд мы должны исполнять в тиши, а наша борьба – быть тайной. Мы, те, кто готов

подвергнуть опасности даже собственные души ради жизни тех, кого мы любим – ради блага всего человечества, ради чести нашей страны и во славу Бога, мы

высоко ценим его жертву, и однажды мы поведаем о ней миру».

Но все это казалось чем-то слишком мрачным и скорбным для человека, который, даже находясь в полубезумном состоянии, был переполнен жизнью, и поэтому я

почему-то выбрал песню, и стал тихо напевать себе под нос:

Да пошли они к черту, да пошли они на *** –

И длинные, и короткие, и высокие.

К черту всех этих сержантов и их долбаных сыновей,

Нахуй пошли все ефрейторы и прапора,

Потому что мы с ними прощаемся,

И возвращаемся домой, в родные казармы и на квартиры.

Не светит им повышений по эту сторону океана,

Так что не унывайте, ребята, ну их на *** и к черту их всех!

Сначала я пел один, но потом обнаружил, что ко мне присоединилась Малева, а затем и несколько цыган, старавшихся, как могли, справиться с языком, а в конце

даже Ван Хельсинг. На глазах у меня навернулись слезы, и мне не стыдно в этом признаться.

После погребения я попытался утешить Ван Хельсинга, который был столь же обескуражен и убит горем тем фактом, что дочь его выжила, как он был бы безутешен,

мне кажется, и в случае ее смерти. Боюсь, что напряжение последней недели сломило даже его железную волю.

Мы шли под унылым дождем по грязи кладбища, и я спросил его:

«Так значит, всё кончилось?»

«Нисколько. Отнюдь». Он отрицательно покачал своей огромной головой. «Это лишь только начало».

Я сказал ему, что не уверен, что понял его. Он сказал мне, что вчера немцы вторглись в Советский Союз и что погибнет очень много других храбрых бойцов,

таких как сержант Ренфилд (клянусь, что когда война закончится, я узнаю его настоящее имя), прежде чем весь этот ужас закончится.

Но я понимал, что тяжесть, его гнетущая, была обусловлена состоянием его дочери, тем, что с ней будет, тем, кем она станет.

Этим вопросом, а также другим, мрачным и неведомым облаком висевшим над этими тревожными и невеселыми временами, главным, ужасным и пугающим вопросом –

был ли укушен Гитлер?

«Дорогой Джонатан», сказал он, помотав своей выдающейся головой, «впереди нас ждут странные и ужасные времена».

ОТРЫВОК ИЗ НЕОПУБЛИКОВАННОГО РОМАНА

ЛЕНОРЫ ВАН МЮЛЛЕР «КНЯЗЬ-ДРАКОН И Я»

ЭПИЛОГ

Стоя на балконе одинокой горной хижины, Люсиль наблюдала, как бледнеет в цветовой гамме рассвета фиолетовое небо, из мягкого пурпурного оттенка становясь

темно-красным, а вскоре затем заполыхав ярко-красной киноварью. Рядом с ней стоял Дракула, успокаивающе сжимая ее руку. Необычная для нее в прошлом холодность

его прикосновения исчезла, и температуры их тел теперь были одинаковыми. Она не заметила, когда все так переменилось.

Люсиль знала, что это был последний рассвет Солнца, который она увидит в своей жизни.

Вершины Карпат превратились в неровную черную раму этого великолепного зрелища на горизонте. А затем эти очертания, похожие на зубья гигантской пилы, растворились,

исчезнув под натиском чистого огня, когда из-за гор выскользнуло солнце.

Люсиль почувствовала, как будто жар хлынул ей в лицо. Она резко подняла руку, закрываясь от палящего огня, но и ладонь ее тоже горела, как будто она стояла

под полуденным солнцем пустыни. Затем пламя стало таким обжигающим, что терпеть его больше возможности не было. Она позволила Князю отвести себя обратно

в убежище – в тень хижины. Он закрыл дверь, и комната погрузилась во тьму.

Любопытно; она обнаружила, что видит всё так же ясно даже в кромешной темноте, как и при ярком свете. Еще одно новое знание о своем новом состоянии. В

последнее время их было так много.

Дракула притянул ее к своей груди.

«Я предупреждал тебя», сказал он.

«Наверное, я всегда была из тех, кому приходится учиться на собственной шкуре», ответила она.

«Я заметил это в тебе». Он поцеловал ее, и она ответила тем же. «В числе других твоих замечательных качеств».

«Рада, что ты обратил на них внимание», сказала она и поцеловала его в ответ.

Вдруг она отстранилась и, нахмурившись, посмотрела на него:

«Я… я чувствую голод…»

––––КОНЕЦ–––