Дракула против Гитлера.

«Семь», дрожащим голосом сказал Мурешану.

Рейкель повернулся к открытой арке и обратился к лейтенанту СС, стоявшему внизу.

«Семь, лейтенант Гут. Число семь. Только взрослых».

Наклонившись над балюстрадой, Ван Хельсинг увидел этого Гута – это была худая и более молодая версия самого майора. Его светлые волосы были коротко подстрижены,

а голубые глаза лишены всяких эмоций. Гут подошел к выстроенным в шеренгу брашовцам, стоявшим вдоль стен домов с витринами, выходившими на площадь. Он

достал из кобуры пистолет и начал считать людей, пропуская детей.

«Айн, цвай, драй…»

«Нет», услышал Ван Хельсинг самого себя, как голос его сам собою произнес только одно это слово.

На счет «зибен» («семь») Гут выстрелил в стоявшего перед ним мужчину, Михаила Паладу, малоразговорчивого водителя грузовика, иногда также подрабатывавшего

таксистом. Ван Хельсинг зажмурил глаза, как будто застрелили его самого.

Раздался хорошо слышимый громкий вздох сотен людей, выстроенных на площади, и тело Палады рухнуло на брусчатку.

Но Гут продолжал считать людей дальше, не останавливаясь. Он вновь дошел до «зибен» и выстрелил еще раз. Еще одна невинная жертва, Надя Тириак, женщина,

которая занималась уборкой и шитьем, большим успехом пользовались ее платья для девочек для первого причастия. Она рухнула на землю с пулей в голове, как

кукла-марионетка, которой подрезали нитки.

Люди, выстроенные на площади, очнулись после шока и потрясенной тишины. Некоторые начали протестовать. Они были тут же жестоко избиты прикладами автоматов

СС. Других запротестовавших сдерживала угроза, исходившая с другого конца автоматов, направленных на них.

А Гут двигался дальше. Бодо Фронтцек, скобарь, занимавшийся также починкой плугов, отец восьми девочек.

Отсчет и стрельба. Снова и снова и снова. Брашовцы начали отворачиваться при каждой отсчитываемой цифре «семь».

Ван Хельсинг знал всех жертв. Знал их детей, их родителей, их жен и мужей. Он как будто лично ощущал каждую пулю.

Один мужчина, Мик Банфи, закричал: «Убейте меня!», когда после седьмого отсчета жребий пал на женщину, стоявшую рядом с ним, вдову Абади. Но его просьбы

и крики не возымели никаких последствий.

Женщины рыдали и выли. Взрослые мужчины плакали. Вальдемар Цирндорф поднес руки к лицу, либо для того, чтобы просить пощады, либо в тщетной попытке заслониться

от пули, которая все равно пробила ему ладони, а затем лицо.

Янош Маер, бывший плотник, а теперь пламенный партизан и любовник дочери Ван Хельсинга, стоял в общем ряду дальше. Он больше не мог этого вытерпеть и вытащил

из-под рубашки свой очень старый пистолет Уэмбли.

«Нет! Всё, хватит!», закричал он. «Перебьем их! Нас гораздо больше, чем их!»

И он выстрелил в немецкого лейтенанта. Пуля отколола штукатурку на фасаде кондитерской Израиля Цингера. Гут даже не пригнулся.

Янош тут же стал мишенью, пав жертвой целого десятка автоматов и пулеметов. Его тело заплясало на долю секунды под шквальным расстрелом, а затем рухнуло

на землю. Площадь затихла, отзвуки выстрелов еще отдавались эхом в окружающих холмах. Немцы напряженно и внимательно следили за горожанами, ожидая нового

взрыва недовольства. Но его не последовало.

«Он не считается», сказал Рейкель, тихим спокойным голосом с той же бесстрастностью, как он вел себя и во всем остальном.

Ван Хельсинг мог лишь стиснуть зубы. Он услышал чей-то крик, когда Янош вытащил пистолет, это был женский голос, очень похожий на голос его дочери, Люсиль.

Он стал искать ее глазами, вглядываясь в лица на площади, но нигде ее не увидел. Тогда он двинулся в обратную сторону и снова осмотрел выстроившихся в

шеренгу людей, но все равно не увидел там Люсиль. Может, это его разум сыграл над ним такую злую шутку, заставив представить себе свой худший страх в этот

ужасный момент?

Один мужчина, глядя на выстроенных в ряд людей, стал считать их, и это было заметно, от одной из жертв и далее к себе. Результат, очевидно, был кратным

семи, и он завопил, как раненый кот, пока пуля из пистолета немецкого лейтенанта контрольным выстрелом не заставила его замолчать.

Гут продолжал считать и стрелять, и шок с каждым новым убийством стал ослабевать до такой степени, что в конце концов его жертвы просто стояли и ждали

в каком-то фатальном оцепенении, стоя на месте и не в силах пошевелиться, пока Гут перезаряжал свой пистолет, стрелял и снова перезаряжал его. За ним следовал

огромный детина-ефрейтор*, передававший ему новые, полные обоймы.

- - - - - - - - - - - - - - - - -

* Следует иметь в виду, что встречающееся здесь и далее в тексте воинское звание «ефрейтор» в применении к несоветским военнослужащим может быть также

переведено и как «капрал». И капрал, и ефрейтор – звание промежуточное, между рядовым и сержантом. – Прим. переводчика.

- - - - - - - - - - - - - - - - -

Ван Хельсинг едва сдерживал свое возмущение и горе, скрежеща зубами, пока не заболели мышцы его челюсти.

«Варварство», прошипел Ван Хельсинг, с ненавистью глядя на Рейкеля. Нацистский майор встретил его взгляд абсолютно равнодушно.