Дракула против Гитлера (ЛП)

Сопротивление выставляло такие трофеи подобно тому, как средневековые легионы выставляли на заборах и кольях обезглавленные головы солдат противника. И теперь Люсиль смотрела другими глазами на эти издевательские насмешки, опасаясь, что их люди за это пострадают.

Она налегла на педали вдвое сильнее. Воздух уже разрывался звоном колоколов брашовских церквей, в честь праздника или в качестве предупреждения — точно сказать Люсиль не могла. Но она заметила, что один из колоколов издал какую-то фальшивую ноту, словно он треснул. Она никогда раньше этого не замечала.

Это произошло недавно, или же просто это нервы обострили ее чувства?

Колонна с ревом проехала по узким улочкам Брашова. По молчаливому сигналу поднятой руки майора полугусеничная махина остановилась в десятке кварталов от площади. За ней выстроились и остальные грузовики, следовавшие за вездеходом. Люсиль увидела, как они припарковались, и быстро свернула в соседний проулок.

В рулевом зеркале она увидела, как нацистский офицер сверился с картой и стал выкрикивать приказы своим подчиненным.

Пока она мчалась по узким улочкам и переулкам Брашова, ее мысли стали лихорадочно метаться от одного пугающего сценария к другому.

Отец в опасности. Заседание комитета было ловушкой. Сопротивление кто-то предал. Кто? Почему? Что она может сделать? Она должна была что-то сделать. Что угодно, чтобы спасти отца. Хоть что-нибудь!

Она въехала в Старый город, мчась по узким дорожкам между старыми саксонскими[5] зданиями, вынужденная прижимать локти ближе к телу, чтобы не задевать стен тринадцатого века. Она объехала старую греческую православную церковь, белоснежную под полуденным солнцем. Мимо кладбища румын и немцев, погибших в годы Первой Мировой войны. Где до сих пор были хорошо видны немецкие кресты на пострадавших от стихий цементных надгробиях, возвышавших свои мрачные вершины над нескошенной травой.

Оркестр играл старую знакомую мелодию.

У ворот Шкей она едва не столкнулась со стайкой школьников. Они были одеты в традиционные для Дня Святого Георгия праздничные наряды. Она промчалась мимо школы Иоганнеса Хонтеруса и приблизилась к Черной Церкви, прозванной так после того, как она была сожжена австрийцами во время одного из их многочисленных вторжений в Брашов. Ее велосипед так сильно гремел по брусчатке, что она боялась, что он развалится.

Бросив велосипед у церковной стены, она выхватила из корзины рюкзак и вошла в небольшую дверь «венчального» портала. Внутри церкви было темно и пахло сандаловым ладаном. Люсиль бросилась по проходу, мимо деревянных скамеек у нефа, отведенных для старых гильдий, спереди украшенных их гербами.

Оглядевшись по сторонам и убедившись, что церковь пуста, и ее никто не заметил, Люсиль поспешила к лестнице, ведущей на колокольню. Она остановилась перед ней лишь на долю секунды и бросилась затем вверх по винтовой лестнице. Подъем показался ей вечным, и дыхание ее превратилось уже в громкие, тяжелые, чуть хрипящие, глотающие воздух вдохи. Она почувствовала колющую боль в боку. Добравшись до колокольни, она взяла минутную паузу, чтобы отдышаться, а затем выглянула из одной из узких прорезей башни.

Люсиль вспомнилось, как они с подружками тайком пробирались в церковь и поднимались по этой бесконечной лестнице, чтобы, спрятавшись на этой колокольне, подымить запретными сигаретками, хихикая одновременно над пикантными фрагментами романа «Любовник Леди Чаттерлей» — единственными, вообще-то, кусками, которые они оттуда читали. Неужели она когда-то была столь невинной? Кроме того, именно здесь она тайно прочла ту самую Запретную Книгу, конечно же, одна.

С высоты в шестьдесят пять метров ей была видна вся центральная городская площадь Брашова. Праздник был похож на арабский базар, большая часть горожан вышла на улицы его отмечать. Ларьки и лавки с едой и лакомствами, цыганские развлечения — веселье было в полном разгаре. До Люсиль доносились детский смех и радостные крики взрослых. Шум веселья смешивался с приятными ароматами галушек и будинки [пирожные вроде пудинга].

Она достала из рюкзака Люгер. Отодвинув затворный рычаг, она дослала патрон в патронник, сняла пистолет с предохранителя и сунула его в карман своей кофты — если точнее, то кофты своего отца, которую она забрала себе. Под весом пистолета один из карманов старой вязаной кофты провис на добрый фут [30 см] по сравнению со вторым. Так не пойдет.

Вытащив пистолет из кармана, она сунула его себе за пояс брюк сзади движением, напомнившем ей на секунду гангстерские фильмы с участием Богарта и Кэгни.

Она почувствовала себя глупо.

Но потом, вспомнив о надвигающейся опасности, она порылась в рюкзаке и вынула из него свой бинокль. Она часто ездила на велосипеде по местам будущих партизанских засад, изображая натуралиста-орнитолога, следящего за различными птицами в бинокль, она даже регистрировала свои наблюдения в небольшой записной книжке.

Конечно же, она выучила наизусть справочник по румынским птицам — на случай, если ее остановит и начнет докапываться какой-нибудь заподозривший ее солдат.