Дракула против Гитлера (ЛП)

Фаркаш сразу же понял, в чем дело, и, бросившись к боковой двери, распахнул ее. Путь ему преградил эсэсовец. Фаркаш метнулся обратно в пекарню и сильным ударом сбил с ног одного немца, врезавшегося в печь. Солдат взвыл от боли, ударившись лицом о раскаленную сталь. К Фаркашу бросились два солдата. Он повалил одного на пол ударом плеча, а другого отбил предплечьем. Тот зашатался и упал на огромный, вертикально стоящий тестомес. Одна рука немца застряла в гигантской чаше, и вращающаяся лопасть машины зацепила нациста за руку и затянула его целиком в чашу, где голова его была мгновенно раздавлена, с треском оборвав его нечеловеческий крик.

Фаркаш кинулся к входной двери, проход к которой на мгновение остался свободным, никем не прикрытый.

Но снаружи его поджидали другие немцы, которые тут же набросились на него. Его немедля избили до полусмерти и увезли.

Анка, деспотичная партизанская «мама», целыми днями ползала на четвереньках перед людьми, которых презирала. Ей удалось устроиться на работу в замок одной из уборщиц, которых нацисты нанимали. Притворяясь, что не понимает немецкого языка, она каждый день мыла полы, держа ухо востро насчет любой информации, которую ей удавалось подслушать. Погружая в ведро щетку, орудуя шваброй или тряпкой вытирая пыль, даже моя туалеты, она подслушивала приказы, сплетни и мелкие разговоры, реплики, которыми перебрасывались канцеляристы из штаба, офицеры и их подчиненные, даже мелкие сошки. Она ссыпала бумагу из мусорных корзин в мешки, которые затем уносила к себе на квартиру в городе. Там она просматривала их не спеша, когда было время, с бокалом посредственного коньяка.

В этот день она подслушивала молодого лейтенанта, жаловавшегося на свою судьбу, застрявшего здесь, в этой вонючей дыре, в Румынии, в то время как дружка его сестрички назначили на хорошо оплачиваемую и непыльную должность в Нордхаузене, охранять заключенных на заводе по производству ракет А4.

«Что за ракета — “Агрегат-4”?», спросила его машинистка.

«Оружие Возмездия»[42], последовал его ответ.

Анка повернулась к своей подруге-прачке Думитре, и они обменялись взглядами, отметив эту информацию.

Анка услыхала цокот каблуков сапог по кафельному полу еще до того, как увидела их: по коридору к ней шагали два мордоворота-эсэсовца. Что-то в их поведении показалось ей подозрительным, обострив ее паранойю. Сапоги остановились в нескольких сантиметрах от ее ведра.

«Анка Паску? Вы арестованы. Встать».

Она покорно кивнула, в совершенстве овладев униженной манерой поведения фашистской прислуги, положила швабру обратно в ведро и погрузила руку в серую воду.

И вытащила ее обратно, уже держа в руке Вальтер ППК.

Два выстрела. Два трупа. В точности как там, на ферме Мугура, где она тренировалась в стрельбе на пугалах. Но выстрелив в головы, а не в тыквы.

Она бросилась бежать. Испуганный вооруженный постовой в конце коридора поднял винтовку. Она выстрелила в него на бегу, перепрыгнув через падающее тело.

Выскочив наружу, она побежала по двору. Она была весьма шустрой для пожилой женщины. Четыре года назад она заняла второе место в Будапештском конкурсе танцев в стиле свинга и джиттербага. Когда Анка подбежала к воротам, туда как раз подъезжал курьер на мотоцикле, возвращавшийся с вокзала. Она выстрелила в него, подхватила мотоцикл, до того, как он упал на землю, и умчалась прочь, прежде чем успели отреагировать другие немецкие солдаты, находившиеся во дворе. Они открыли по ней огонь, и она почувствовала, как скользнула у нее по плечу пуля, но вскоре она исчезла за поворотом.

За ней погнались на машинах, и вскоре был обнаружен ее мотоцикл, со следами крови на руле, в полумиле от замка, сброшенный в канаву. Несмотря на тщательные поиски, ни следа от резвой, как пуля, уборщицы обнаружено не было — к полному смущению, как можно предположить, офицера, руководившего ее поисками.

Свидетелем этих подвигов Анки я не был. Зато я видел своими собственными глазами, как схватили Фаркаша — еще один случай, когда я опоздал, не успев предупредить или помочь партизанам. Это уже становилось дурной, даже ужасной привычкой.

Оставив свой «Сокол» в каком-то узком проезде, я прошел далее пешком три квартала до пекарни. Когда я увидел, что туда уже прибыли немцы, я изобразил из себя покупателя и подошел к обувной лавке, находившейся через дорогу. Задержавшись у витрины, якобы меня интересуют новые башмаки, я даже сделал вид, что осматриваю каблуки собственной обуви. Я поднял ногу к спине и как раз этим занимался, когда немцы, не занятые избиением бедного Фаркаша, стали окружать прохожих и зевак, оказавшихся рядом, в том числе и меня.

«Эй ты!», крикнул мне один из немцев, показав на меня рукой. Я же вел себя так, будто не услышал и не увидел фрица, и начал уходить, как ни в чем не бывало — ну, насколько смог.