Дракула против Гитлера (ЛП)

«Во время нашей выброски на парашютах сержант ударился головой о камни. В километрах от назначенной зоны высадки — это был результат того, что я бы назвал, мягко говоря, отвлекшимся пилотом. И с тех пор, как он пришел в сознание, он демонстрирует некоторую умственную недостаточность, определенную сбивчивость рассудка, боюсь, у него крыша поехала».

Я коротко рассказал им об этом. (Я не стал подробно останавливаться на том, какому опасному риску для собственной жизни я подвергся, спасая сержанта из пропасти, хотя упомянул о травмах своих рук). Я добавил также краткое описание того, как мы шли с гор в обход Красного озера к Брашову, описал нашу встречу с какой-то доброй старухой, обработавшей нам раны, о том, как нам помог ее родственник, довезший нас на грузовике к месту встречи с еще одним добрым самаритянином — вместе с которым мы отправились в опасный поход через горы на лошадях, и о том, как мы потеряли нашу радиостанцию во время опасной переправы через реку.

Я не стал говорить, как за нами гналась волчья стая, чтобы не звучать излишне мелодраматично.

Старик ощупал пальцами череп сержанта бережно, но очень умело. Сержант просто сидел неподвижно, как будто ему измеряли голову для нового котелка.

«Как его имя?», спросила девушка. «Ну или позывной, если вы уж так настаиваете на этой своей дурацкой скрытности».

«Эээ…» Мне вдруг стало стыдно признаться в том, что я не знаю, как зовут сержанта. Когда мы впервые встретились с ним на египетском аэродроме, из-за шума пропеллеров самолета наши представления друг другу были малопонятными, и я не расслышал ни слова из того, что он сказал. Тогда я махнул на это рукой, думая, что у меня будет уйма времени потом, чтобы узнать о нем подробнее. Но этот момент, из-за его травмы головы, случившейся позднее, так и не наступил. С тех пор он не ответил ни на один мой вопрос, и я обращался к нему только по званию, обозначенному на его форме, до того, как он переоделся в гражданскую шпионскую одежду.

Все смотрели на меня, ожидая ответа.

«Эээ… он проходит под позывным Ренфилд», сказал я им, постаравшись это сделать как можно увереннее. Мне показалось, что я услышал, как девушка ахнула, услышав это имя, а старик как-то особенно нахмурился, посмотрев на меня. Даже не знаю, откуда взялось это имя. Хотя вообще-то знаю — меня так впечатлил этот проклятый роман, и он оказывал на меня особое влияние теперь, когда я находился в стране, где происходит его действие.

Кошки на крышах, на черепицах,
Кошки с сифилисом и геморроем,
С жопами, сморщенными в улыбки,
Они упиваются радостью блуда.

Сержант — думаю, мне придется называть его отныне Ренфилдом — запел эту срамную песенку[9], как школьник на концерте. Все замерли и в изумлении уставились на этого поющего петухом шантеклера, и я почувствовал некоторый стыд. Какое странное первое впечатление мы произвели на них: я в обоссанных штанах и вульгарный Фрэнк Синатра.

«Он так себя ведет», сказал я им, «после того, как ударился головой. Или же, возможно, у него была такая привычка до того, как я с ним познакомился».

А Ренфилд меж тем продолжил свою петушиную трель:

У бегемота, похоже,
Редки поллюции,
Но когда они происходят, то текут ручьями,
И он упивается радостью блуда.

«Вы врач?», спросил я профессора, пытаясь отвлечь их от этой странной выходки.

«И врач тоже, помимо всего прочего», ответил он и повернулся ко мне. «Вы сказали, что поранили руки. Дайте посмотрю».

Осторожно сняв перчатки, я протянул ему свои пораненные руки, чтобы он их осмотрел. Я не мог не вздрогнуть, когда он удалил с них припарку, наложенную старухой.

«Кожа содрана серьезно», констатировал старик, осторожно ощупывая мои разодранные ладони. «Ему нужно наложить свежую повязку». Старик сказал это рыжеволосой девушке. Она кивнула и стала подниматься вверх по лестнице.

«Я вытаскивал сержанта из пропасти со скалы на парашютных стропах, и в руках у меня скользил нейлон», сказал я ему. «Я не мог его выпустить, иначе он бы упал и разбился насмерть, это уж точно».

Рыжая вернулась, вручила отцу бинты и стала прочищать сержанту рану, прикладывая ватные тампоны, чем-то смоченные, по запаху, видимо, меркурохромом.

«Похоже, у вас был еще тот походик», заметила рыжая, и я почувствовал, что покраснел.

«Что это за мазь?» Старик тронул пальцем пасту, которой были покрыты мои ладони, и понюхал ее.

Я объяснил ему, что та пожилая женщина в горах была так добра, что наложила мне на руку какую-то припарку. Он восхищенно улыбнулся и сказал мне, что руки мои очень неплохо заживают, и, к моему удивлению и радости, я обнаружил, что это действительно так. Он стал меня расспрашивать об этом, и я описал ему снадобье, примененное этой старушкой, а он в ответ сказал мне, что изучал местные народные лекарственные средства, пока его исследования не были прерваны войной.