Драма 11

И она растянулась в улыбке, блеснули золотые зубы, и рыжий слегка приобнял свою суженую за место, где должны быть бока.

– Илларион Федорович, – обратился ко мне мужик в костюме. – А вы, значит, в Париже бывали?

– Доводилось, – кивнул я.

– И на Эйфелевой башне были?

– Был.

Разговор зашел в тупик, и снова наступило молчание.

– Илларион Федорович помог нам сильно продвинуться в расследовании, – вставил вдруг капитан. – Он обладает высоким интеллектом и возможностями, которые приносят пользу этому делу.

– Простите, а вам-то это зачем? – вдруг спросил рыжий. – Вы ведь вроде… человек состоятельный.

– Я – журналист, веду расследование, чтобы сделать фильм, – ответил я. – И смею заметить, что состоятельность – это еще не все, к чему стоит стремиться в жизни.

– Ну, давай, поучи еще тут нас, – буркнул старик, и Соловьев метнул в него обеспокоенный взор. – Видали таких учителей.

– Папа! – процедил Соловьев.

– Илларион, скажите тост, – вдруг вставила Наталья и глянула на меня каким-то диким животным взглядом. Алкоголик быстро разлил самогон по рюмкам.

– Что ж, – я поднялся с места с рюмкой в руках. – Поднимая рюмку этого прекрасного самогона (а он и правда прекрасен, капитан не соврал), я хочу выпить за старческий маразм и непробиваемую глупость. Хочу выпить за зависть, за недалекость, за небрежность. Я хочу выпить за хамство, за желчь, за язвительность! За бедность и грязь, за прозябание и безвыходность! Я пью за глупость и трусость. За так называемую русскую душу. За Россию в целом, за нашу родину. За рванину и быдло! За вас, мои дорогие!

Я опрокинул рюмку, занюхал малосольным огурцом и молча отправился во двор под гробовое молчание. Встал на крыльце, расчехлил портсигар и закурил, любуясь деревенскими пейзажами.

– Жжете вы – тушить мне, – вдруг раздался голос Натальи. Она вышла на крыльцо, поравнялась со мной и закурила сигарету. – Там только и говорят о вас…

– Обо мне всегда говорят, – пожал я плечами.

– Но не всегда в хорошем ключе. Батюшку вот-вот кондрашка хватит.

– Я человек непростой, и это вполне меня устраивает. Если это не устраивает кого-то другого – наплевать. Я не уважаю возраст, потому что это естественный процесс, на результат которого решения, принимаемые человеком, не оказывают никакого влияния. Не уважаю спорные достижения или достижения, к которым у меня нет интереса. Я не уважаю большинство людей – по тем или иным причинам – и не скрываю своего пренебрежения. Не уважаю и тех, кто ждет этого уважения лишь за то, что на их долю выпали какие-то испытания. И уважения к себе от людей подобных я не требую. Таков уж я, и кто-то принимает меня таким. Кто-то негодует. А кому-то вообще плевать. Так же как и мне абсолютно плевать на то, что думают обо мне другие люди. Независимый и богатый человек имеет возможность так размышлять, правда, немногие из богачей это понимают.