Драма девяносто третьего года. Часть первая

Во двор один за другим вошли несколько человек и, невзирая на начавшийся дождь, стали с любопытством разглядывать строившуюся машину.

Среди них выделялись прежде всего доктор Филипп Пинель и знаменитый Кабанис, на чьих руках за две недели до этого скончался Мирабо.

Присутствующие, само собой разумеется, попросили разъяснений у плотничьего мастера, которого звали Гидон, и он, следует сказать, поспешил дать эти разъяснения, проявляя отменную вежливость.

Метр Гидон старательно разъяснил достоинства машины, к которой он явно питал особое расположение и которую со смехом называл барышней, поскольку, по его словам, она была девственницей.

В углу двора особняком держалась другая группа, состоявшая из четырех человек.

Они были очень скромно одеты, и на волосах у них не было пудры.

Главным среди этих четырех человек выглядел господин лет пятидесяти или пятидесяти пяти, высокого роста, с доброжелательной улыбкой и открытым лицом.

Звали его Шарль Луи Сансон. Он родился 15 февраля 1738 года и с двадцати лет, вначале под руководством своего отца, исполнял обязанности парижского палача.

Тремя другими были его сын и два подручных.

Присутствие господина Парижского, как называли тогда заплечного мастера департамента Сены[1], наделяло страшным красноречием вышеупомянутую машину, которая с этого времени говорила без всяких подсказок.

Итак, как было сказано, палач, его сын и два помощника составляли отдельную группу, никоим образом не смешивавшуюся с другими присутствующими.

Около восьми часов утра у решетчатой ограды появились два человека, перед которыми ворота распахнулись.

Один из них, лет семидесяти, бледный, страдающий болезнью, от которой ему предстояло вскоре умереть, был доктор Луи, дежурный врач короля.

Другой — изобретатель достославной машины, гражданин Жозеф Игнас Гильотен.

Они оба подошли к плотникам: Луи — медленно, а Гильотен — с живостью, составлявшей приметную сторону его личности.

Гильотен, явно восхищенный тем, как метр Гидон воплотил его замысел, поинтересовался у мастера, сколько может стоить такое орудие.

— Сказать по чести, — ответил Гидон, клявшийся так всегда, — я не могу отдать его дешевле, чем за пять тысяч пятьсот франков.

— Ого! — воскликнул Гильотен, несколько ошеломленный такой суммой. — Мне кажется, что это дороговато.

— Так ведь это не такое изделие, как все прочие, — ответил Гидон.

— И в чем же отличие этого изделия от прочих?

— Сказать по чести, такого рода работы вызывают у рабочих отвращение.

— Надо же, — подойдя к доктору Луи, промолвил один из присутствующих, — а вот у меня на примете есть мастер, неделю тому назад предложивший мне соорудить точно такую же машину за шестьсот франков.

Гильотина упала в цене: какой-то человек отыскал гильотину, стоившую на четыре тысячи девятьсот франков дешевле, чем у метра Гидона, — от такого не следовало отказываться.

Этот человек, гражданин Жиро, был архитектором города Парижа.

Как нетрудно понять, между метром Гидоном и гражданином Жиро завязался весьма горячий спор.

Тем временем в ворота постучали, и во двор впустили небольшую ручную тележку.

— О, вот это мы и ждали! — радостно воскликнул доктор Гильотен.

В тележке лежали три мешка, а в каждом мешке было по трупу, присланному управлением богаделен.

Палач, его сын и два помощника завладели одним из этих трупов и уложили его на откидную доску гильотины.

Затем кто-то из них нажал на пружинную защелку.

Защелка сработала, резак устремился вниз со скоростью молнии, и голова трупа, отделенная от тела, покатилась по мощеному двору.

Гильотен радостно закричал.

Что же касается гильотины, то теперь ее можно было называть мадам, ибо она только что утратила свою девственность.

Раздались редкие аплодисменты.

Доктор поклонился.

Второе испытание прошло с тем же успехом.

Однако во время третьего испытания резак скользил плохо и падал с перекосом. В итоге голова оказалась отрублена всего лишь на три четверти, и пришлось доводить дело до конца, отрезая ее с помощью ножа.

Это незначительное происшествие, которое приписали причине, не зависящей от изобретателя и машины, по счастью не навредило ни ему, ни ей. Кабанис, придя в восторг, составил доклад и написал письмо генералу Лафайету, призывая его принять все меры для того, чтобы зеваки не испортили машину.

Со своей стороны, капитан национальной жандармерии, не имевший возможности присутствовать на испытании, о котором мы только рассказали, письменно обратился к городским властям, спрашивая, нельзя ли, ввиду нетерпения народа, учинить смертную казнь в ближайший понедельник.

Ходатайство этого достойного должностного лица было удовлетворено, и 25 апреля 1792 года голова Жака Никола Пелетье, приговоренного к смерти за грабеж и убийство, упала с плеч на Гревской площади.

Мы отметили здесь имя человека, которого первым казнили на гильотине, и надеемся прожить достаточно долго для того, чтобы отметить в наших исторических сочинениях имя человека, которого казнят на ней последним.