Драма девяносто третьего года. Часть вторая

Вот что говорили ей мечтатели; однако Дантон, человек действия, а не мечтаний, хотя и не отрицал существования военного гения, проявившего себя в Вальми, хотел нечто более определенное, нечто соответствующее обвинениям против дворян, против заговорщиков, как еще находящихся на свободе, так и уже арестованных, нечто такое, что могло бы удовлетворить и даже насытить ненависть народа.

И он устроил сентябрьскую резню.

Пусть никто не думает, что я желаю оправдать здесь кровавые сентябрьские дни; нет, я ведь не генеральный прокурор, выдвигающий обвинение, я выступаю здесь в роли председателя судебной коллегии, подводящего итог разбирательства. А ведь даже в самых ужасных, самых неслыханных, самых бесчеловечных преступлениях допускается наличие опьянения, если и не в качестве оправдания, то, по крайней мере, в качестве смягчающего обстоятельства.

Так вот, Париж был опьянен, опьянен гневом, ужасом и жаждой мести; перед ним стоял страшный гамлетовский вопрос, повторенный одновременно сотней тысяч уст: «Быть или не быть».

Париж, Франция и свобода были сохранены! Это стоило крови, что правда, то правда; но эта кровь пала на головы тех, кто ее пролил, и мы собираем сегодня плоды с дерева, корни которого она оросила.

XXXVII

Два лица Дантона. — Пушечный сигнал тревоги. — Верньо. — Домашние обыски. — В городе бьют тревогу. — Бедняк в доме богача. — Война между Законодательным собранием и Коммуной. — Разделение власти. — Марат становится членом Коммуны. — Вор у позорного столба. — Серебряная пушка и золотые часы. — Кровавые почины Робеспьера. — Мужество Манюэля. — Его человечность спасает Бомарше. — Дантон прячется. — Положение и роль главных виновников сентябрьской драмы. — На улицах Парижа вот-вот начнется бойня.

Все знают Дантона главным образом как человека действия; покажем его теперь как человека, способного на хитрость.

Как мы уже говорили, две власти сошлись лицом к лицу: одна — исполненная слабости и клонящаяся к закату, другая — рожденная накануне и поднимающаяся к своей вершине.

Речь идет о Законодательном собрании, которому предстояло умереть 21 сентября, и Коммуне, которая родилась 10 августа.

Утром 2 сентября Коммуна собралась под председательством Югнена. Верден еще не пал, так что о его падении узников Тампля известили преждевременно; однако он уже был готов сдаться, ибо в тот же день открыл свои ворота. Манюэль объявил об опасности, нависшей над Верденом, и предложил разместить завербованных граждан в лагере на Марсовом поле, чтобы они могли выступить из города немедленно.

Кроме того, было решено что в десять часов утра будет подан пушечный сигнал тревоги, зазвучит набат и начнут бить общий сбор.

Все было рассчитано на то, чтобы вызвать страх и воспользоваться им.

Два члена муниципалитета отправились в Законодательное собрание и известили его о решениях Коммуны.

Законодательное собрание могло ответить лишь на подчеркнутую часть сообщения. И потому развернутый ответ на нее дал Верньо в своей великолепной речи:

— Я счастлив и горд, что Париж выказал сегодня ту энергию, какую все ждали от него, ведь и у меня уже начал возникать вопрос, почему все так много говорят и так мало действуют.

Однако почему оборонительные сооружения лагеря, устроенного под стенами этого города, не выдвинуты дальше? Куда подевались заступы, лопаты и все прочие инструменты, с помощью которых возводили алтарь Отечества и выравнивали Марсово поле? Вы проявили великое рвение в отношении празднеств; несомненно, вы проявите его нисколько не меньше в отношении сражений. Вы воспеваете и прославляете свободу, но ее надо защищать. Нам надо ниспровергать теперь не бронзовых королей, а королей, окруживших себя мощными армиями. Я требую, чтобы Коммуна согласовывала с исполнительной властью те меры, какие она намеревается принять; я требую также, чтобы Законодательное собрание, которое в настоящий момент является скорее огромным военным комитетом, чем законодательным органом, ежедневно, начиная с этого дня, отправляла в лагерь двенадцать комиссаров, но не для того, чтобы пустыми речами побуждать граждан к работе, а для того, чтобы рыть землю самим, ибо времени на разглагольствования больше нет. Надо рыть могилу нашим врагам, ибо каждый их шаг вперед роет нашу собственную могилу.

Как видим, Верньо догадывался, что Коммуна подготовила нечто темное и неведомое, и хотел, чтобы этот замысел прояснился.

Все смутно предчувствовали будущую бойню.

Вот какие предвестия указывали на нее.