Драма и действие. Лекции по теории драмы

Еще при жизни Островского критика отмечала в его творениях «переклички» с М. Е. Салтыковым-Щедриным. Пишут на эту тему и современные исследователи. Анализируя пьесу «На всякого мудреца довольно простоты», В. Лакшин показал, как глубоко она связана с мотивами сатиры Салтыкова-Щедрина[471].

В «Бесприданнице» тоже можно обнаружить точки прямого сближения Островского с великим сатириком. Слову «топорщиться» Салтыков-Щедрин в начале 70-х годов посвятил целую сатирическую филиппику. В цикле «Итоги» (1871) он издевается над «прогрессистами-публицистами», преувеличивающими положительные последствия реформы 1861 года. Она, говорит автор «Итогов», пробудила в людях потребности, которых не удовлетворила. А «прогрессисты» обвиняют этих людей в неблагодарности и заносчивости. «Курицыны дети! — восклицают хором прогрессисты-литераторы и прогрессисты-публицисты. — Посмотрите! Тоже топорщатся! Шеи вытягивают, на цыпочки становятся!»

Позиция явных реакционеров и властей предержащих сатирику более «симпатична». Те действуют просто устрашением и окриком: «Рожна, что ли, нужно?» Тут все коротко и ясно. Позиция же «прогрессиста» постыдна, ибо «для него презрителен самый вид «топорщащегося» человека, да и самое слово «топорщиться» именно с той целью заимствовано из лексикона теплых русских слов, дабы в нарочито омерзительном виде изобразить претензию человека на человеческий образ».

Так вот оно что! Прибегая к словам «топорщился тоже», Паратов буквально повторяет щедринского «прогрессиста». Карандышев и впрямь «вытягивает шею» и «на цыпочки становится». Он еще будет так поступать снова. Но за его смешным и уродливым «вытягиванием шеи» — желание отстоять свое человеческое достоинство, заявить о правах своей личности. Салтыков-Щедрин с возмущением говорит в «Итогах» о «прогрессистах», пресекающих, «обуздывая и укрощая», любые попытки «пришибленного», обреченного на «ползание» человека «сделать человеческий жест».

Читал ли Островский эти страницы? Салтыков-Щедрин хорошо знал пьесы Островского и в своей публицистике во многих случаях прямо на них ссылался. А здесь, в «Бесприданнице», Островский, в свою очередь, развивает один из мотивов этой публицистики.

Отметим любопытную подробность в творческой истории пьесы. В сохранившейся авторской рукописи, окончание которой датировано 16 октября 1878 года, содержится много дополнений и исправлений, сделанных после этой даты. Но слова о «топорщащемся» Карандышеве тут еще отсутствуют[472]. Они были введены в текст в самые последние дни, перед отсылкой рукописи в Петербург.

Далее мы отметим еще несколько случаев переработки и доработки драматургом важнейших мест в пьесе, относящихся к тем же дням. Как можно судить по сохранившимся материалам, некоторые существеннейшие сцены и реплики были записаны драматургом задолго до того, как стал складываться связный текст всей пьесы. Зато другие появились только в последний момент, когда мысль художника уже была напряжена до предела, а пьеса — как будто уже и закончена.

Вложив в уста Паратова слова возмущения тем, что Карандышев «топорщился тоже, как и человек», Островский придал всей коллизии дополнительные аспекты. Паратов, «обуздывая и укрощая», пользуется приемами, распространенными в самодержавно-полицейском государстве. Только применяет он их в сфере частных, личных отношений. Так совершается в пьесе еще один идейно-тематический «переход»: неприязнь Паратова к Карандышеву обретает сложное содержание и диктуется не только самолюбием и ревностью, но и мотивами общественно-историческими, социальными.

Завершается второе действие в момент, когда Паратову приходит в голову еще раз потешиться над женихом Ларисы, которого она все-таки ценит за его любовь к ней. «Мысль блестящая» — это мысль представить соперника в нарочито омерзительном виде и перед невестой, и перед всем обществом. Мы увидим, как Паратов изощренно преследует свою цель, как его стараниям будет способствовать сам Карандышев, которого станут топтать без снисхождения и жалости.

Однако драматическая диалектика развивающихся далее отношений проявится все же в том, что «сделать человеческий жест» удастся в конце концов все-таки Карандышеву, а не Паратову.

Глава V. Третье действие

Кульминация. Начало катастрофы (победы Паратова и его падение; терзания, торжество и надежды Ларисы; торжество и отчаяние Карандышева).

В пьесе «Свои люди — сочтемся» действие охватывало несколько месяцев, а в «Бедной невесте» — почти месяц. В «Грозе» — около двух недель. О стремлении Островского концентрировать во времени действие своих пьес пишет в своей книге «Мастерство Островского» Е. Холодов, показывая, что особенно эта тенденция сказалась в поздних пьесах драматурга. В «Лесе», «Волках и овцах», «Последней жертве» оно длится всего три дня. В «Бесприданнице» — менее суток.