Драма лихих 90-х. Книга 2. 90-е годы

В основном закончил «Клуб 1932». 43 6 страниц. Даже не верится. И сделал книгу за 90 дней, невзирая на жару и пекло. Получил ройялти и распечатку продаж в «Радуге»: на июнь 1999 года реализовано 7.143 книг «Вера, Надежда…» и 3-548 — «Джоконд». А в типографии в Твери печатается Луна. А пока делал «Клуб», умер один из его членов — поэт Валентин Сидоров, этот тот, который «косматый облак». Далеко не выдающийся, средненький, но все равно жалко…

6 августа

На 1-е августа написал:

Не унывай, Щекастик милый,
И не скрывай свои года:
Так жизнь устроена: что было —
Уж не вернется никогда…

Ну, и так далее. На день рождения куча звонков, в том числе из Тбилиси. Видели меня по ТВ и спрашивали, «почему про нашего Сталина не захотел говорить?». Гордятся великим и ужасным земляком?!..

А мы с Ще днем поехали на Волхонку в музей Пушкина и перед входом на ступеньках книжная продажа, и две моих книги «Вера, Надежда…» и «Улыбка Джоконды» по цене 60 ре. Приятно. Тут же подписал две купленные кем-то книги. Зашли и в музей частных коллекций: Кустодиев, Штеренберг, Тышлер… Потом прошлись по Волхонке к университету (Ще и Ломоносов) и по Тверской. Хотели где-то посидеть в кафе, но дорого, и довольствовались купленным на Соколе тортом «Восторг» (63 ре — по цене книги). В ночь смотрели по ТВ Фильм Би Виденберга «Все справедливо» о первом чувственном опыте. Рука ученика робко лезет под юбку, а учительница говорит: «Дальше, дальше…». Разумеется, это не соцреализм, а «происки Запада».

Вышли «Кумиры», там мой материал «Глава ФБР против Бонни и Клайда». Рядом материалы Аннинского и Марининой, нужна ли мне такая компания? По радио надрывается Владимир Левкин из группы «На-На»: «Сегодня мыться я не буду — меня замучила тоска…». Как выродилась эстрада!..

11 августа

Не знаю, как живут в Швейцарии и Люксембурге: наверное, умирают от скуки. А у нас шквал событий. Сняли с премьерства Степашина, назначили Путина, да вдобавок Ельцин назвал его своим преемником. Наследный принц из подвалов Лубянки? И сразу скакнул доллар и повысились цены. Экономический кризис и политический слились в экстазе. А сегодня вдобавок ко всему — солнечное затмение, «день небесного кошмара». И как жить и работать?..

Подготовил рекламно-анонсную программу для «Академии любви». Торопит Игорь со студии. Обеспокоен Вайнер: «Каких девочек будем снимать?». Девочки — это его пунктик. Лично меня это не волнует: мне важны не девочки, не шашечки, как в том анекдоте, а денежки.

7 августа — съемка. Горячей воды нет и поэтому накануне помывка в тазике, — вот это бы заснять! В 11 часов был уже на киностудии им. Горького, а ушел со съемочной площадки в 16 часов. Львиная доля времени пришлась на установку света. Задник студии не задрапирован и поэтому видны батареи отопления, грязь и прочее, и поэтому свет устанавливали так, чтобы ничего этого не было в кадре. В студии установлена какая-то колонна, фигура Венеры, все как «в греческом зале, в греческом зале…». Потом грим. Красотка Юля долго колдовала надо мной и заявила, что кожа у меня хорошая, как у 30-летнего, а на вид не больше 50-ти. Я, конечно, тут же расправил плечи: очень хочется быть молодым, но, увы, какая молодость в 67 дет? Жалкие остатки. И никакой грим не поможет!..

Ну, а потом сам процесс съемок. Крики главного оператора Грачика: «Нет фокуса!». Его помощник: «О, поймал резкость!». А далее команду, и я выхожу из-за колонны со словами: «Все мы практики любви…». И три дубля, после которых я возненавидел эту «практику любви». А потом запись первой программы «Пушкин и женщины». О, всех и не перечислишь. Это и Екатерина Бакунина («О милая, повсюду ты со мною…»), и Елизавета Воронцова — предмет «ожесточенного страданья», и Анна Керн со скамеечкой: «Я помню чудное мгновенье…». И Анна Оленина — «глаза Олениной моей». И Елена Завадовская — «Красавиц наших бледный круг в ее сияньи исчезает», ну, и, конечно, Наталья Гончарова, Натали — «Мадонна, чистейшей прелести чистейший образец». Но мне пришлось не только читать по памяти стихотворные строки, но и рассказывать о взаимоотношениях поэта со своими возлюбленными, о возникавших коллизиях и интригах. В общем, пришлось тяжко и домой приехал измочаленным и осунувшимся.

На следующий день какая-то досъемка и пересъемка, и Большаков требовал от меня: «Дайте эмоцию!». Это дома легко изображать из себя артиста, а на съемочной площадке — довольно тяжко, тем более никаких «щепок» и «щук» не кончал, а всего лишь экономист, плехановец.