— Не давали! Сам взял! — не сказал, проскрежетал зубами Алексей Павлыч.
— Сам… ха-ха… Да сам, потому что так сам захотел…
— Эй, лишнего не говори! — угрожающе прорычал Алексей Павлыч.
— Лишнего не скажем, а что надо всегда скажу, так ли Степка?
Тот нервно задергался на стуле.
— А правду всегда скажу, — повторил Грошев, — и насчет студентов все скажу, потому что знаю… Шлюха, сволочь!.. — бросил вдруг он в лицо Луше, рванул скатерть, и все полетело со стола.
Вдруг совершилось нечто совершенно неожиданное: Алексей Павлыч вырвался из-за стола, схватил широкими лапами Грошева под мышки, бросил его на кровать и быстро-быстро по бритой, полулысой голове зазвенел оплеухами.
Степа вдруг тоже сорвался, забежал сзади, смешно хихикнул, со всего размаху ударил Грошева ладонью по лбу и вдруг загрозился всем пальцем:
— Не говорите, дескать, это я так…
И весь съежился, побледнел, выбежал на двор и быстро-быстро начал забрасывать в рот полные пригоршни снега.
Алексей Павлыч до тех пор молотил Грошева, пока не отняли Арина Сергеевна с Лушей. Потом, по просьбе Луши, оттащили Грошева в другую комнату и привязали к кровати.
Именины окончились. На утро Луша под ручку со смущенным Пал Палычем уходила из дома радостно…
Так выжила она целых три месяца.
А потом, когда Грошев уехал как-то из города по делам, она имела долгий-долгий разговор с Ариной Сергеевной. И наконец решила оборвать эту муку. Снова сложила вещи и уехала в Дагестан. А приехавший Грошев, узнав в чем дело, рыдал, как ребенок, но поделать уж ничего не мог.
Мученица Луша привыкла потом к мужу и говорила даже, будто любит его.