Драма на трех страницах

— Похоже, ты перебрал с вином, дружище, — сочувственно произнес здоровяк, — видимо, хорошенько набрался еще до моего прихода. Вижу, какой ты бледный. Понимаю, мне тоже неприятно прощаться, однако нельзя принимать желаемое за действительность. К тому же, — он обвел взглядом потемневшую комнату, — ты прав. Уже поздно. Мне надо найти Дору.

Он попытался встать, однако у него ничего не вышло. К своему искреннему изумлению Исидор обнаружил, что ноги, всегда полные сил, налились свинцом.

— Странно, — пробормотал он, разминая жилистыми руками голени, — видимо, не стоило так долго работать в поле…

— Она ждёт нас, — могильным голосом произнес Кирик.

Исидор вскинул голову, глядя на приятеля:

— Что?

— Дора. Твоя жена. Она ждет нас.

— Где? И о чём ты говоришь?

— Она ждёт нас.

— Хватит с меня этого бреда! Ты пьян! — Исидор вновь попытался встать, однако у него снова ничего не вышло. Более того — перед глазами пошли круги. Он с трудом различал силуэт Кирика, сидящего за столом напротив.

— Она не захотела, — словно из тумана доносился голос подмастерья, — не захотела плыть со мной. Не захотела бросить тебя… Но зачем тогда делала намеки? Трепала мою душу? Зачем? Скажи мне, Исидор? Зачем?

— О чём ты говоришь? — прохрипел здоровяк, ощущая колющую боль в сердце. Ему становилось трудно дышать.

— Поэтому я решил, что мы поплывем вместе. Все вместе. Раз она не хочет бросать тебя, так будем вместе. Навсегда, — словно не слыша вопроса, мрачно и монотонно бормотал Кирик.

— Мне нехорошо. — Исидор шумно вдохнул воздух могучими лёгкими.

— Мы поплывём вместе.

На какой-то миг туман перед глазами развеялся. Боль в груди отступила, и Исидор почувствовал себя лучше.

— Мы не поплывём с тобой в Аттику! Мы останемся здесь, на Эвбее.

— Поздно.

— Что, поздно?

— Вино.

— Что — вино?

— Оно отравлено.

Внезапная судорога свела все тело Исидора, заставив повалиться на стол. Амфора с вином покачнулась и рухнула на пол. Послышался хруст разбитой посуды. Перед глазами вновь всё поплыло, а дыхание перехватило.

Будто бы издалека до него донеслись слова Кирика:

— Она уже ждёт нас, Исидор. Ждёт на том берегу Стикса7. Надеюсь, тебе есть чем заплатить Харону8? Я все деньги потратил на яд и вино.

Ю_ШУТОВА. ВОРОХ ПЕСТРЫХ ЛОСКУТКОВ

Открываю холщовый мешок и вываливаю на колени ворох пестрых лоскутков. Их так много, что они сыплются наземь цветными снежинками. Перебираю пальцами, словно глажу перья экзотической птицы.

Кусочек синего атласа — море, крымские звезды над крышей палатки, много любви.

Ярко-оранжевый с золотой крупкой люрекса — Новый год на даче, мандарины, елка, я в санках с сыном на коленях лечу с горки.

Черный колючий драп — смерть отца, белый снег, черный слезящийся глаз могилы, шершавый язык царапает нёбо, не дает выговорить: «Прощай, папа».

Вязаный красный с распустившейся петлей — мама ведет меня за руку из детского сада. По дороге мы покупаем пакетик изюма в шоколаде. Мороз прихватывает ледяными пальцами за щеку, а во рту сквозь хрусткое шоколадное тепло проступает мягкая изюмная сладость.

Серая плащевка, замахрившаяся по краям — за двадцать лет все изжито-изжевано, развод логичен, как выход из вагона метро.

Желтенький ситчик в горошек — Алька. Я матерый волчище, разменявший полтинник, а она — пушистый ласковый зверек, вчерашняя студентка. Смех, как музыка стеклянных трубочек, что пляшут на ветру. Прохладные пальцы на моей щеке. Недолгое лето последней влюбленности.

Лоскутков много, они падают с колен, собираются сугробчиком, скрывают нелепые домашние тапки. Сжимаю руками невесомую массу, подбрасываю ком вверх. Легкое пестрое облачко над моей головой. Разноцветные крылья бабочек. Жесткое излучение времени сжигает их. Тускнеют, становятся ломкими, как засохшие лепестки тюльпанов. Крошатся. Осыпаются белесыми хлопьями. Покрывают волосы, плечи, жалкую кучку лоскутков, что испуганно льнет к моим ногам. Пепел скрывает память.

Не остается ничего.