Drama Queens, или Переполох на школьном балу

кружка. Он будет рад, и мы отлично ладим. А ты мог бы позвать Сью или еще кого‑то. В школе полно девчонок… подходящих тебе. По росту. И тогда пар будет четное количество, верно? Все номинанты приведут свою пару. Люк, мне не нужна благотворительность. Хочешь сделать доброе дело – пожертвуй больнице денег. Или почисти снег во дворе миссис Чок, она уже не может выехать из гаража на своем «мини-купере».

– Ты действительно этого хочешь?

Люк не дрогнул, его голос звучал уверенно.

Пенни сжала перила побелевшими от напряжения пальцами и кивнула.

– Мы со Стивом подходим друг другу… по росту. А тебе подошел бы кто‑то вроде Сью.

– Кто такая, черт возьми, эта Сью?

Неужели поцелуи так мало для него значат, что он даже имя девушки не запомнил?

– Можешь выбрать кого хочешь.

Она не опустится до того, чтобы выговаривать ему за поцелуй и оправдываться, – нет уж! Хочет притворяться дураком – пусть.

– Хорошо, но помочь с вальсом я же могу, верно? – Он так злобно это прорычал, что Пенни сначала кивнула, а потом подумала: «Зачем ему это?

Какую цель он преследует?»

– Да, буду благодарна, иначе оттопчу Стив ноги…

– Да, конечно, нам стоит позаботиться о малыше Стиве.

– Стив не малыш. И я… тоже.

– На что это ты намекаешь?

Люк протянул руку, из стереосистемы зазвучал вальс Штрауса, Пенни сделала шаг вперед. Они уже освоили квадраты и вполне могли двигаться под ритм, но пока больше ничего не делали.

– Ни на что, просто ты ведешь себя со мной как с ребенком!

В голове вспыхнули неясные образы из того сна. Кажется, она все это уже говорила, но не настоящему Люку, так что пришлось набраться смелости. Той ночью было не страшно высказываться прямо в лицо, но сейчас все было иначе. Беззащитная, в нелепом, как у зефирной принцессы, платье, в его руках и под Штрауса, который писал свои вальсы явно не для такой коротконогой калеки.

– Неправда.

– Правда! Зовешь меня Понни! Малышом, крошкой!

Кажется, Люк начал двигаться быстрее, но так как Пенни не успевала за ним, то болталась у него в руках, подпрыгивая и зависая в воздухе, вместо того чтобы делать шаги. В конце концов он прижал ее к себе так крепко, что ей и не нужно было ничего делать. Примерно так с ней вальсировал в детстве отец. Как с маленькой.

– Что плохого в том, чтобы быть крошкой?

– Что хорошего в том, чтобы быть для парня МАЛЫШОМ?

– А я для тебя парень? То есть не друг, не брат, не добрый сосед?

Они уже кричали, Штраус разгонялся, и танец превратился в головокружительную карусель. Платье Пенни развевалось; быть может, это выглядело красиво, но танцоры ничего не замечали.

– То есть я для тебя не сестра, не подруга и не добрая соседка Пенни?! Ты ведешь себя со мной как с ребенком! Надо мной смеется вся школа, считая, что я заманила тебя в свою жизнь шантажом!

– А ты их слушаешь?

– Когда ты невидимка, слышно все!

– Для меня ты не невидимка!

– Да что ты? Конечно, я для тебя малышка Понни!

– Если ты забыла, когда‑то я выбрал тебя!

– Если ты забыл, это было… случайно!

– Случайно?

– Абсолютно!

– Так ты считаешь?

– Да, так. Мне уже не двенадцать!

– Я заметил!

Музыка оборвалась, потому что на очередном круге танцующие сбили с каминной полки айпод, и тот с глухим стуком ударился об пол. Оба тяжело дышали, сверля друг друга взглядами, и у Пенни губы покалывало иголочками от близкого дыхания Люка, которое будто становилось ее собственным.

В животе роились раскаленные пчелы, и парочка атаковала сердце; по крайней мере, при каждом

сокращении оно болело словно укушенное. Из-за этих пчел хотелось плакать, потому что боль была хотя и сладкой, но ощутимой. Тело ломило так, будто ему недоставало какого‑то важного элемента. Хотелось, чтобы кто‑то помог, дал таблетку, угомонил пчел и их жужжание в ушах, чтобы они отстали уже от сердца, что оно им сделало? Пенни больше не злилась, а только взглядом умоляла Люка прекратить пытку.

– Люк, – всхлипнула она. – Уйди.

Он прижался лбом к ее лбу. Крепко, до саднящей боли. Руки отпустили талию и зарылись в ее волосы. Она только теперь поняла, что стоит не на полу, а на банкетке. Люк тяжело дышал, Пенни же перестала дышать в тот момент, когда его большие пальцы прошлись по краю ее лица, коснулись губ и подбородка. Пчелы в животе просто обезумели, Пенни их ненавидела. И то, что прижимается к ладони Люка, и что не отрывает лба от его лба, и что их губы разделяет меньше дюйма, кажется, было самым невыносимым. Видимо, их вечно будет что‑то разделять.

– Ты для меня не ребенок, Пенни.

– Докажи.

Это звучало так же, как его «отдай», только она не была уверена, что Люк такой же нерешительный.

Нет. Он Большой Волк Уилсон. Если захочет, он докажет все на свете. И сейчас тот самый момент, когда можно было бы это сделать. Лучший момент.

Давай же, Уилсон! Покажи, на что ты способен.

Сердце у Пенни колотилось так, будто хотело сбросить с себя кусающих его пчел. Раз-раз-раз-раз. Она чувствовала, что упадет в обморок, если это продлится еще хоть пару секунд.

– Докажу, – шепнул Люк.

Его губы оказались такими же мягкими, как во сне. Такими же уверенными и решительными.