Драма в Эфесе

Вконец смешавшийся гость последовал его примеру, и некоторое время они молча пили и закусывали. Путешественник во времени мучительно придумывал, что бы такое сказать, дабы загладить неловкость, но это было излишним. Вино и природный оптимизм скоро снова повергли хозяина в благодушное настроение, он, кликнув рабов, велел переменить блюда и позвать танцовщиц и кифаристов.

Пиршество продолжалось, и развеселившийся хозяин болтал без удержу, хвастал напропалую, ел и пил за троих.

Путешественник же в попойке участвовал как-то машинально. Он ел, пил и поддакивал хозяину, но занят был своими мыслями. Все его концепции рухнули, и он ощущал себя в невесомости. «Как, — думал он, поглядывая на хозяина, — это и есть Герострат? И этот жизнерадостный сангвиник, довольный собой и окружающим, должен сжечь храм Артемиды, чтобы обресть вечную славу?! Бред! Может, в Эфесе есть еще один Герострат, и я напрасно здесь время теряю?..»

Путешественник попытался даже встать и распрощаться, но Герострат заявил, что Путешественник — его гость и что своим уходом он нанесет ему, Герострату, смертельную обиду, что грех прерывать такой пир и что ночевать Путешественник будет, конечно же, в доме Герострата…

Путешественнику пришлось смириться и весь остаток дня есть, пить, слушать игру на кифаре и пьяную болтовню хозяина, не содержащую ни единого бита полезной информации.

Но, в конце концов, это испытание кончилось, ибо стемнело и настала пора устраиваться на ночь.

Поскольку все спальни на втором этаже были заняты, Путешественнику для ночлега отвели второй андрон, где уже приготовлено было ложе и зажжен бронзовый светильник. Двери помещения выходили прямо во внутренний дворик.

Путешественник поблагодарил гостеприимного хозяина, отказался от любезно предложенной ему на ночь рабыни, пожелал Герострату спокойной ночи и, задув светильник, погрузился в сон.

III

В полночь хозяин дома был разбужен рабом-посыльным, принесшим ему некое послание. Раб не открыл ни своего имени, ни имени пославшего его, а нижнюю часть лица скрывал, обмотавшись плащом. Вручив восковые дощечки Герострату, раб тут же сгинул во мраке ночи.

Встревоженный Герострат, переминаясь босыми ногами на уже остывшем от дневного тепла мозаичном полу внутреннего дворика, лично разжег светильник на треножнике и, запинаясь, стал вслух разбирать письмо:

«Доношу тебе… почтенный Герострат, что… человек… коего ты принимаешь в доме как гостя… на самом деле… шпион… жреческой коллегии, подосланный… к тебе… дабы проверить слухи о том, что ты нечист на руку…»

Дощечки выскользнули из рук побледневшего Герострата и с треском свалились на пол. Сам он, заламывая руки, заметался по дворику, то бормоча что-то нечленораздельное, то громко выкрикивая:

— О боги, я пропал! Если жреческая коллегия докопается — обвинят в святотатстве, а за это — смерть… Так вот чего он все про храм выспрашивал!.. Помоги мне, бессмертная Артемида, спаси и выручи… Впрочем, что же это я? Ведь я ее же и обокрал — с чего она меня спасать будет? Вот она, кара богов!.. Ведь все же здесь, все… Золото для светильников было поставлено? Было! Где оно? Здесь! А в храме светильники из меди с позолотой… Благородная кедровая, сандаловая и красная древесина была отпущена? Была! Где она? Здесь, в моем доме, а в храме — простая сосна… Коринфский мрамор был закуплен для облицовки? Был! Где он? Здесь, о боги, в моем доме! А в храме… О, боги мои, боги, я пропал. Будь проклят сей злосчастный день, я ужасы смертельные предвижу, зловещую, нависшую зрю тень… Что делать?!

Внезапно Герострат застыл, как статуя, — он увидел, что из дверного проема своей комнаты на него молча и странно смотрит Путешественник по времени. Что-то зловещее и нечеловеческое почудилось Герострату в этом молчаливом взоре, он пронзал, как взгляд бога, холодил, как зов судьбы…

Зубы Герострата стали выбивать мелкую дробь.

— Что-нибудь случилось, почтенный Герострат, — осведомился гость, пристально глядя на хозяина, — ты чем-то взволнован?

— Нет, нет, — льстиво кланяясь и фальшиво улыбаясь, возразил Герострат, — все в порядке, о благородный чужеземец, все в порядке… Но я нарушил твой сон своими дерзкими шагами! Какое горе! Молю простить меня! Не смею навязывать тебе долее свои пустые речи — молю тебя, о странник, располагайся на своем ложе и предайся во власть Морфея и да не осмелится никто разбудить тебя до срока!

Недоумевающий Путешественник посмотрел на хозяина недоверчиво, но ничего не сказал и ушел во тьму своего покоя.

Герострат с расширенными зрачками закусил пальцы на руке.

С минуту он стоял, не зная, на что решиться, затем одним прыжком достиг стены, вырвал факел, торчащий из медного кольца, зажег его от светильника и опрометью бросился из дома.

IV