Драма жизни Макса Вебера

Конечно, у разных стран и народов Вебер (содержание его идей) приобретает свой специфический облик. Это судьба любого перевода на любой язык, причем речь даже не о точности перевода, а о том, что точность в полном смысле слова, то есть соответствие эмпирических референтов переводимых и переведенных языковых терминов, а также соответствие места этих терминов в системе обоих языков и, более того, в системе мира, описываемого каждым из этих языков, принципиально невозможна. Ничего нового в этом нет – об этом говорят буквально все теории перевода. Но все-таки каждый переводчик стремится быть в своем переводе точным. За небольшим исключением, когда в качестве переводчика выступает человек, имеющий собственные представления о предмете переводимого текста и зачастую пытающийся – иногда даже незаметно для самого себя – вложить в переведенный текст собственные представления. Примером может быть перевод веберовского термина Gehäuse. По-русски это звучит как «гехо́йзе». Словарное значение (по Большому немецко-русскому словарю): 1. корпус; кожух; картер; коробка; футляр; короб; 2. скорлупа, раковина (моллюска). И вот Вебер пишет: «По Бакстеру, забота о мирских благах должна обременять его святых не более чем „тонкий плащ, который можно ежеминутно сбросить. Однако плащ этот волею судеб превратился в stahlharte Gehäuse“» (ИП, 206). Если буквально, то это означает: «в твердую как сталь раковину». Или во что-то еще в этом же роде. Переводчица ПЭ на русский язык М. И. Левина перевела это как «стальной панцирь». Это очень близко по смыслу, тем более что панцирь может употребляться и по отношению к раковине моллюска. А вот Т. Парсонс, первым переводивший ПЭ на английский, перевел stahlharte Gehäuse как iron cage – железная клетка. Мало того, что железо и сталь не одно и то же, панцирь и клетка – функционально совершенно разные вещи. Панцирь защищает от того, что снаружи, клетка защищает от того, кто внутри. Панцирь одевают добровольно, а в клетку обычно заключают насильственно. За двумя терминами скрываются две разные идеологии. Если мы говорим о клетке, это означает нечто в духе Руссо и естественного права: человек по природе свободен, но повсюду он в оковах (в клетке). Из Вебера получается утопический революционер, может быть, провозвестник контркультуры, призывающий к тому, чтобы освободить человека из лап бюрократии. На самом деле Вебер если что и ненавидел, так это рассуждения о естественном праве; особенно четко это показано в его социологии права. Если же мы говорим о панцире, то имеем в виду упорядоченный мир, где человек защищен от своеволия и жестокости себе подобных. И бюрократия как раз и является одним из основных средств защиты. Бюрократия, по Веберу, это форма легитимного господства, предполагающего не только власть господствующих, но и желание подчиняться и, соответственно, мотивы подчинения со стороны подчиняющегося. Бюрократия создает не клетку, а как раз панцирь, в котором человек ощущает себя более или менее в безопасности. Это только одна из интерпретаций. На самом деле в веберовском stahlharte Gehäuse могут звучать и звучат другие мотивы, но в любом случае железная клетка – неадекватное обозначение для комплекса этих мотивов.

Но это уже не важно – из идеологии уже сложилась целая мифология; «железная клетка» фигурирует в словарях как «понятие, впервые примененное Максом Вебером для…» и т. д. (Википедия), а также в многочисленных научных работах и везде, конечно, со ссылкой на Макса Вебера, хотя – подчеркну это еще раз – у Макса Вебера этого понятия не было. Его применил Толкотт Парсонс почти сто лет назад. И хотя после перевода Парсонса вышло еще два перевода Вебера на английский язык, где железная клетка отсутствует и stahlharte Gehäuse переводится иначе, ничего уже изменить, похоже, нельзя. Клетка победила.

О другом случае с Вебером рассказал Дирк Кеслер. Когда я однажды раскритиковал, пишет он, достаточно известного автора Д. Александера за то, что его объемистая книга о социологии Вебера демонстрирует полное незнание оригинальных текстов, он ответил мне раздраженной репликой, что ему не важен «исторический Вебер», а его интересует «Вебер как идея». Я в ответ спросил, зачем он тогда цитирует исторического Вебера! Мой разбор его книги в одном из влиятельных журналов никакого эффекта не произвел, говорит Кеслер, он по-прежнему преподает, кажется, в Йеле и, возможно, даже социологию Макса Вебера. Вообще-то, продолжает он, у нас, то есть в Германии, кажется невозможным писать, например, о Парсонсе, не умея читать по-английски[30].