Драматические произведения. Мемуары

7. Этот акт безоговорочно обязывает министерство иностранных дел немедленно выдать мне, согласно пожеланию, выраженному тремя объединёнными комитетами, требуемый залог в размере пятидесяти тысяч имперских флоринов, без которого, как я заявил, бесполезно что-либо предпринимать. На это соглашаются, выражают готовность… Это никогда не было выполнено, потому что так удобнее было похитить у вас ружья! Даже рысий глаз не углядит здесь иных хищений, кроме оскорбительного глумления министров надо мной, от которого я слишком долго страдал и венцом которого является этот декрет. Значит, и не на этом факте основывается, сударь, моё обвинение?

8. Я показал вам, о граждане, с каким ожесточением нынешний Исполнительный совет неизменно задерживал этот залог, чтобы помешать мне довести дело до конца! Я показал вам, что таким способом они надеялись утомить меня, чтобы я уступил это оружие их человеку. Вот уже десять месяцев, как мои деньги вложены в это дело, на мои доходы наложен арест, в моём доме три стража, всевозможные оскорбления наносятся мне полицейским исполнителем. Друзья считают, что я пропал, можно умереть от стыда из-за всего этого, моё состояние расхищено! К счастью для декрета, ещё далеко не всё расследовано! Должны же, в конце концов, по моей вине быть растрачены какие-то деньги нации, раз уж меня приговаривают к личному задержанию, чтобы я вернул то, что взял?

9. Этот акт обязывает также г-на Лаога, моего друга и отнюдь не генерал-майора, что бы там ни писали министр Паш и его подчинённый, вручить г-ну де Мольду, в самом деле генерал-майору, все ружья, которые по этому акту становятся собственностью нации, которые оплачены мною для неё и за которые она со мной не рассчиталась, хотя в то время весьма торопилась их получить.

Я показал вам в четвёртом этапе моих злоключений, при помощи какой дьявольской уловки нынешнее министерство помешало Лаогу выехать в Гаагу, выдумав распоряжение Национального собрания, которого никогда не существовало.

Я показал вам, как это министерство своею властью вынудило моего друга пробыть во Франции с 24 июня, когда он покинул Голландию, до 12 октября, когда он вернулся туда вместе со мною (четыре потерянных месяца), так и не получавшим денег из казны, не получившим залога и вынужденным пустить в ход свои последние запасы, чтобы иметь возможность выехать.

Я показал вам, как, воспользовавшись моим отсутствием, они издали против меня декрет, обвинив меня в мнимых хищениях, которых нет и следа, если не говорить о том, что расхищены мои собственные средства; как они послали курьера, чтобы связать меня и прикончить по дороге в Париж, чтобы я не мог их изобличить! Не может же быть, чтобы Лекуантр считал меня виновным только на основании всех мытарств, которые меня заставили претерпеть. Скажем вслух то, что полностью доказано; его гнусно провели, вот в чём истинная разгадка.

10. В этом акте, наконец, воздавалась от имени трёх объединённых комитетов высокая оценка моей гражданской благонадёжности и моему бескорыстию. Впоследствии два других комитета, восхищённые моим терпением, удостоили меня ещё бóльших похвал, заявив, за всеми подписями, что я заслужил благодарность нации; они же потребовали от министра Лебрена, видевшего выданное ими свидетельство, чтобы он обеспечил мне всё необходимое для немедленного отъезда с целью доставки ружей. Этот министр даёт им обещание, вводит меня — или не вводит — в заблуждение своими тёмными речами, своими ложными посулами: шесть недель он мне не пишет; и, наконец, присовокупляет к издёвке своего глумливого письма в Голландию подлую жестокость доноса, сделанного, по его наущению, во Франции; и, желая уничтожить самые следы похвал, которые были мне даны, обращает эти похвалы в грубую брань! Таким образом, я даже морально стал жертвой хищений, и теперь я обвинён декретом, а министр гуляет на свободе!