Драматургия ГДР

К о р о л ь. Господи всемогущий, повелитель небесного воинства, эта война должна быть последней. Клянусь Фридрихом Великим, клянусь памятью моей покойной матушки Луизы, царствие ей небесное, все мои помыслы — о Пруссии. (Поднимается с колен.) Значит, мир. Как угодно. Мир так мир. Странное дело. Когда смотришь отсюда, сверху, не устаешь удивляться, сколько же еще народу осталось после войны. Подмастерья, землевладельцы, посыльные, часовщики, плотники, профессора. Берлин ими кишмя кишит. Пялятся на меня, думают, я не знаю, что у них на уме. Я вас, голубчики, насквозь вижу. Мечтают, видите ли, о народовластии. А те, кто почище, только того и ждут, что я попрошу у них заем взамен за парочку уступок. Раз мир, значит, королю понадобятся деньги. Что ж, поживем — увидим. Устроимся как-нибудь. Уступки уступками — но до известного предела. Взять хотя бы железную дорогу. С этим покончим, господа, о ней не может быть и речи. У вас просто не хватает воображения, чтобы представить себе, что это значит: железная дорога в Мекленбурге. Да ведь по ней через несколько лет какой-нибудь подпасок поедет с такой же скоростью, что и господин фон Бётцов или даже мой личный адъютант. И вы думаете, это сойдет вам с рук? В Германии полным-полно таких субъектов, которые спят и видят, как бы всех уравнять. Они тотчас учуют, откуда ветер дует. Если чернь посягает на наше время, она посягнет и на наше имущество. А ведь этого вы не хотите. Чуть что, орете: «Караул, на помощь!» И мы уже спешим вам на подмогу с картечью. Как вас спасать — так я хорош. Я навожу в стране порядок — и я же оказываюсь злодеем, а вы — милые либеральные господа — не желаете иметь с этим ничего общего. Хорошо, если подбросите мне пару талеров. Но теперь вам так просто от меня не отделаться. Мне потребуется кое-что побольше. В наши дни, чтобы справиться с чернью с помощью картечи, нужны законы. А вы об этом и слушать не желаете, черт вас побери. Да, законы на случай чрезвычайного международного положения, и я их от вас получу. А как быть с законами о чрезвычайном внутреннем положении? Боитесь, что они могут обернуться против вас? А как же прикажете управлять страной, если вы больше боитесь чрезвычайного положения, чем заговоров и революций? Мало вы боитесь красной республики, вот в чем все дело: но я на вас нагоню страху. Хинкельдей!

Входит  Х и н к е л ь д е й.

Х и н к е л ь д е й. Ваше величество.

К о р о л ь. Заговор, Хинкельдей.

Х и н к е л ь д е й. Ваше величество, это исключено.

К о р о л ь. Мне нужен заговор против меня, заговор европейского масштаба. Немедленно!

Х и н к е л ь д е й. Ваше величество изволит приказать — где?

К о р о л ь. Этот вопрос — для полицейских мозгов, а не для короля.

Хинкельдей выглядит несчастным.

Неужели в Пруссии нельзя обнаружить заговор?

Х и н к е л ь д е й. Разумеется, ваше величество.

К о р о л ь. Послушайте, Хинкельдей, помнится, был тут один субъект. Немедленно вызовите его и поручите вести дело. Самая подходящая личность. Это он в сорок четвертом году раскрыл заговор силезских ткачей, а в марте сорок восьмого отличился в Берлине.

Х и н к е л ь д е й. Это когда ваше величество показались народу с трехцветной кокардой на шляпе…

К о р о л ь. Сейчас не время об этом. Ну, тот, что руководил отделом по борьбе с проституцией, как его, Хинкельдей? Да, Штибер!

Х и н к е л ь д е й. Ваше величество имеет в виду бывшего комиссара уголовной полиции Штибера?

К о р о л ь. Именно его. И не медлите с его вызовом!

Х и н к е л ь д е й. Ваше величество, я поражен.

К о р о л ь. У меня нет времени.

Х и н к е л ь д е й. Увольнение доктора Штибера со службы наделало много шума.

К о р о л ь. Это уж по вашей части.

Х и н к е л ь д е й. Он был уволен за неблаговидные поступки.

К о р о л ь. Но для этого дела вам никого лучше не найти, поверьте своему королю.

Х и н к е л ь д е й  уходит. Звучит музыка.

Только в искусстве властитель может обрести успокоение и утешение.

КАРТИНА ВТОРАЯ

Перед кабинетом Хинкельдея.

Ш т и б е р. Это письмо, доставленное рано утром, вырвало меня из объятий моей молодой супруги. В нем содержалось приказание прибыть сюда, в полицейское управление. И вот я здесь. Меня обступили воспоминания. О, где те прекрасные дни, когда я получал регулярное жалованье, пока зависть и недоброжелательство не изгнали меня отсюда. Как я завидую простым людям. Простой человек остается в памяти потомства, даже если начальство предаст его забвению. Но сколь ужасна судьба того, чья профессия оставаться неизвестным, если о нем забывает начальство. Сколь несчастен тогда тайный полицейский! Какие обвинения можно мне предъявить? Признаюсь только в том, чему есть письменные доказательства. Ни слова больше. Меня заставляют ждать. Это дурной признак.

В кабинете Хинкельдея.

Х и н к е л ь д е й (просматривая бумаги). Вильгельм Иоганн Карл Эдуард Штибер, доктор права.