Драматургия Югославии

Действительно, мы, люди, чаще поворачиваемся спиной к фортуне, чем она — к нам. Но чтобы парадокс был еще большим, вместо того чтобы помочь своему товарищу, мы, с вашего позволения, чаще предпочитаем осудить его, если тот или иной его шаг покажется нам вдруг слишком смелым и необычным. (Показывает на Драшко.) Его чистый, как слеза, романтический по форме, но в сущности удивительно порядочный жест — женитьба на опустившейся девушке — был единодушно, безжалостно осужден и подвергнут осмеянию уже на первом свадебном обеде, сначала со стороны родителей, а затем — и со стороны товарищей и наставников. Это был первый удар по его идеалам! Далее, эта же женщина, не доросшая до того, чтобы до конца осознать свое положение, проявляя фатальный эгоизм, третирует родителей обвиняемого, родителей, которые во время войны и революции потеряли троих взрослых детей и для которых он — единственная радость и надежда. Чтобы сохранить семью, обвиняемый вынужден был пожертвовать родителями. Эта жертва, к которой добавились еще сомнения в верности жены, представляет собой второй роковой удар по его идеалам… В равной мере вместо протянутой руки помощи в дни его первых успехов и первых материальных проблем его нормальное желание иметь приличные условия для творческой работы превращается в драму, директор показывает ему зубы, а учитель, — к сожалению, с самыми добрыми намерениями — советует отказаться от порядочности и стать лицемером! Разве это не увеличивало пропасть недоверия?! Это — третий удар по его идеалам… Далее, в моменты растерянности и страха перед своими собственными ошибками его ближайшие друзья, не имея смелости честно помочь ему, оставляют его один на один с хаотическим нагромождением проблем и в отсутствие должного контроля над ними дают ложные сводки о том, что все в порядке. Вместо протянутой руки помощи это стало еще одним фактором, приведшим несчастье почти что за рукав сюда, в этот зал, на этот суд.

Коллега прокурор говорил здесь, что для суда не существенно, имеет ли подсудимый замкнутый или общительный характер, а важно его алиби и наличный состав преступления. Но это не всё. В юрисдикции нельзя ограничиваться только этим. Никто из нас, если хотите, даже в данный момент, не свободен от ответственности перед обществом за любое свое действие, за каждый свой шаг! Ибо, разрешите мне воспользоваться одной, возможно, вполне случайной мыслью, высказанной обвиняемым, — наказание поистине является иногда предварительной сделкой между тем, кого наказывают, и тем, кто наказывает. Я думаю, что суд не позволит превратить себя в соучастника наивно сформулированного приговора, который сам себе вынес обвиняемый. Мотивы его ошибки ясны: не будучи в состоянии решить собственную дилемму, он идет по самому легкому пути: допускает, чтобы произошло несчастье, в котором он будет виновен и за которое понесет наказание. Тем самым он заранее доверительнейшим образом признается и кается во всем! Суд не должен согласиться с такой ролью, он не должен превратиться в орудие в руках обвиняемого, с помощью которого он накажет себя и положит конец своим душевным переживаниям.

Высокочтимый суд! Всем нам известна легенда о Диогене, который среди бела дня ходил по улицам с зажженным фонарем в поисках человека. Парадокс заключается в том, что он считал человеком только самого себя и искал вне себя подтверждения собственного существования. На этот раз парадокс состоит в том, что Диоген искал человека в себе и в поисках себя заблудился в лабиринте собственного «я». В этом его causa sine qua non![54] Вот вам переплетение причин, без которых несчастья не произошло бы. А дальше все ясно. (Садится, захлопывает свою папку.)

С у д ь я. Что вы предлагаете суду?

З а щ и т н и к. Освобождение обвиняемого, естественно! (Встает.) Посмотрите на него! Он молчит, но разве вы не чувствуете, о чем он думает?

Д р а ш к о. Не повторяйте мою ошибку…

З а щ и т н и к. Так не будем же и мы повторять свои ошибки! (Садится.)

С у д ь я. Спасибо. (Встает, ударяет молотком.) На этом судебное разбирательство объявляю законченным. Суд удаляется на совещание. Приговор будет оглашен завтра в десять часов утра. Уведите обвиняемого.

Свет очень медленно, почти незаметно выключается, и только один мощный прожектор освещает Судью, который выходит на авансцену. Он поднимает руку, чтобы успокоить публику, и устремляет свой взгляд куда-то в зал.