Драматургия Югославии

Ш к у н ц а. Браво! Это так далеко от Шекспира, что он может спокойно спать в своей могиле. Идем дальше. Следующая сцена. Амлет изображает сумасшествие, а Омелия пытается вытянуть из него, что он думает о короле…

А н д ж а. А что я хотела у тебя спросить, учитель! Какая девушка эта Омелия? Если она любит Амлета, то нечестно ей помогать королю…

Ш к у н ц а. Нечестно, но разумно! «Любит, любит, любит»… Что это значит — «любит»? Эх, это все проходит и расплывается как дым… А тут, видишь, она может провиниться перед королем, может поставить отца в неприятное положение, а это тебе не шуточки. Впрочем, она еще не самая плохая. Есть и такие, которые от собственной совести отреклись, лишь бы спрятаться в местечке поукромнее. Ну ладно, продолжим! Сцена сумасшествия. Амлет пронзительно вскрикивает и катается по земле, а Омелия его спрашивает: «Что с тобой?..» Давай, Анджа!

А н д ж а.

«Что с тобой, Амлет мой милый,
Чем тебя, родимый, огорчили?»

Ш к у н ц а. А Амлет ей отвечает: «Омелия, голубица белая…» Давай, Иоца!

Шкоко резко отвернулся от него.

(Продолжает.)

«Ой, Омелия, голубушка моя,
С разума, видать, свихнулся я.
Мне отца родимого больше не видать,
Ты ж за свекром-батюшкой будешь горевать.
Ты, отец, героем настоящим был,
В бой ты за свободу свой народ водил.
А теперь тебя на свете уж не стало,
И народная свобода без тебя пропала.
Стал народ твой сирым…»

А теперь ты к нему снова обращаешься… Как там, а?

А н д ж а.

«Ой, мой боже, спаси и помилуй!
Кто же это свел его в могилу?»

Ш к у н ц а (все с большим увлечением, переходящим в ярость).

«Король его коварно обманул,
В висок его нещадно саданул,
А сам король — из шлюхиного рода
И лютый враг трудящего народа,
Ой, ты, король, разъевшийся бурдюк,
Придет народная бригада — и тебе каюк!
Не будешь жрать народное добро,
В колючий куст посадим и… то во!»

(Падает на стул. Тихо.)

«Омелия, иди к монахам в монастырь
И навсегда останься вековухой ты!»

Ш к о к о  вдруг убегает. Пауза.

Б у к а р а. А скажи, учитель, чего это он ее посылает к монахам? Чего ей там делать? Где это видано, чтобы монахи помогали передовому народу?

Ш к у н ц а. Ах да! Здесь опять влияние этого старого консерватора. «Офелия, иди в монастырь!» Вы правы, он мог бы ее послать, скажем… ну, в трудовые молодежные бригады. Мы это изменим… А сейчас, я извиняюсь, товарищи, но мне нужно уйти… Ко мне в школу приезжает инспекция. Следующая репетиция — завтра в шесть часов… И вы должны поскорее выучить текст наизусть. Особенно вы, товарищи руководители. (Уходит.)

Б у к а р а. Пойдем и мы?

П у л ь о. Можно… Анджа, ты помнишь, о чем мы договорились? (Гасит свет и вместе с Букарой уходит.)

Вскоре в боковом окне появляется голова  Б у к а р ы.

Б у к а р а. Живее, Миле… Сюда, в окно… за мной.

П у л ь о (заглядывает в окно). Погоди… А что, если они нас видели?

Б у к а р а (влезая в окно). Да не могли они нас видеть. Он ждет ее там, у двери, а мы завернули сюда, за дом… Быстрее залезай! Они вот-вот вернутся!

Пульо тоже влезает в окно, оба идут в угол, где свалена куча лозунгов и плакатов, садятся на корточки и прячутся за листами бумаги.

Открывается дверь, и входит  А н д ж а, она тянет за собой  Ш к о к о.

А н д ж а. Ну, вот видишь! Что я тебе сказала? Отец забыл запереть дверь. Иди сюда, не бойся. (Тянет его, он пассивно уступает ей.) Слава богу, мы наконец можем остаться одни!

Ш к о к о (рассеянно). Да. Можем.

А н д ж а. Господи, и как это ты сказал «можем», будто ты недоволен, что мы тут одни.

Ш к о к о (безвольно). Я доволен.

А н д ж а. Нет, вы посмотрите на него! (Передразнивая.) «Я доволен, я доволен»… Почему ты такой чудной, Иоца? Ну, скажи мне: ты доволен или нет?

Ш к о к о. Я сказал тебе: я доволен, что мы одни. Чего тебе еще надо? Эх, кабы мне их совсем не видать! Всех, всех!..