Драматургия Югославии

А н д р е й (крайне усталый, промокший под дождем). Еще.

К а е т а н (священнику, пряча револьвер). Простите, это была чистая случайность. Пока мы ждали вас, я использовал время, чтобы поупражняться в стрельбе без прицела.

Д а г а р и н (белогвардеец-причетник помогает ему надеть рясу). В другой раз, пожалуйста, выбирайте для этого более подходящее место.

К а е т а н (усмехается). Хорошо, господин священник, выберу.

Осторожно входит худой, диковатого вида  б е л о г в а р д е е ц.

О, глядите-ка, не наш ли это Доминик! Кто бы мог подумать, что я вас здесь встречу! (По-дружески подает ему руку, которую Доминик крепко пожимает, отвечая, как старая, искушенная змея, игрой на игру.) Впрочем, давайте выйдем за дверь, чтобы не мешать господину священнику. (Уходит с Домиником.)

А н д р е й (смотря им вслед). Мокорел стих, Каетан заговорил.

Д а г а р и н (Первому белогвардейцу, указывая на его форму). Что, в таком вот виде будешь причетником? Эх, чтоб тебя… Ну, давай мне кропило и требник.

Тот подает ему все необходимое для службы.

И как ты себя чувствуешь в этих итальянских… (поправляется) ну, в этой… форме?

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц. Все лучше, чем в лагере, в Гонарсе.

Д а г а р и н. И много вас таких? А?..

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц. Ну, да как бы это сказать, конечно, много. (Помогая в приготовлениях к службе.) Есть такие, как Доминик, но он не из наших. Не знаю, откуда он взялся. Этот вам горло перережет, как горлице, не моргнув глазом. Господин капеллан нам все время его в пример ставит. Ну, я не знаю… Вы нас когда-то другому учили. И сам господин капеллан — тоже. Но с хорошими уроками, вероятно, всегда так, как с теми ботинками, которые я получил на конфирмации: нога росла, а ботинки — нет. И прежде чем я успел сносить, их нужно было выбросить. Вам не кажется, что нам пора идти?

Д а г а р и н. Где капеллан?

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц. Не знаю.

Д а г а р и н (не в духе из-за того, что должен выполнять этот обряд). Скорее всего, и он не знает… Три тысячи чертей, кто это сломал? (Смотрит на кропило.)

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц. Янез Долинар.

Д а г а р и н. Покойный?

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц (кивает). Покойный. Они его в ризнице держали, ведь знаете, как это сейчас бывает… Ну он схватил это и господина капеллана огрел по голове. Не знаю, зачем он именно это выбрал, здесь есть более подходящие для этого вещи, потяжелее.

Д а г а р и н (не желает продолжать этот разговор). Ну, сходи за капелланом. Раньше все гнал, а теперь его нет.

П е р в ы й  б е л о г в а р д е е ц  уходит.

А н д р е й (смотрит на Дагарина). Ну как, дядя?

Д а г а р и н (сегодня он выглядит отдохнувшим и выспавшимся). Да оставь ты меня в покое, чтоб тебя! Меня строго-настрого обязали молчать, понимаешь, божий ты человек… а ты хочешь, чтобы я сейчас об этом всему миру трезвонил! И к чему, хотелось бы мне знать, к чему? Вчера ты подписал это письмо, письмо пошло дальше, и с этим эта неприятная история, слава тебе господи, окончена.

А н д р е й (глаза его словно провалились в глубоких глазных впадинах, он уже ничего ни от кого не ждет). Значит, не хотите.

Д а г а р и н (не столько потому, что его раздражает все, что он видит здесь, а, скорее, чтобы избежать ответа на неприятный вопрос). На́ тебе, теперь еще и это! Смотри, что они сделали с требником!

А н д р е й (так же отрешенно). И с обрядами — тоже.

Дядя что-то бормочет в ответ.

Значит, не хотите?

Д а г а р и н (направляется к двери, ведущей в церковь, откуда уже громче раздается песня — отзвук надежды, унаследованный поющими с давних времен, в этой ситуации действует скорее тоскливо, чем утешающе). Что с тобой? Ты спятил?

А н д р е й. Возможно.