Ж у р к и н
Ф о м и н. Узнал.
Ж у р к и н. Хорошо! А почему не написано? Внизу надо поярче вывести: «В собственном доме купца Прохора Журкина».
Ф о м и н. Золотом.
Ж у р к и н. Это будет правильно. Золотом. Ах, господин Глухов, образования во мне мало, папаша меня сдерживали… Теперь по другому вся моя торговля пойдет! Папаша, они на пятаках состояние сделали. А я на тысячи счет поведу. Ведь я по делу к вам!
Г л у х о в. Пожалуйста.
Ж у р к и н. Вы и господин Яблочков год уж, как арендную плату нам за помещение не платили. Но я, может, вам долги извиню…
Г л у х о в. За что же?
Ж у р к и н. А за то, чтобы мы с вами такие похороны папаше устроили, чтоб вся Москва говорила. Вот, мол, у Кузьмы Прохоровича сын, ни за чем не постоит.
Г л у х о в. Мы ведь не погребальная контора.
Ж у р к и н. Зачем контора! Я это все возьму на себя. Белый катафалк будет. Двенадцать лошадей цугом в черных попонах. В цилиндрах которые, их под уздцы вести будут. Два оркестра из Славянского базару на трубах дуть будут. Певчие из собора.
Ф о м и н. Красиво!
Ж у р к и н. Молчи! А сбоку на двух экипажах ваши гальванические лампы и батарейки светить во все лопатки на папашу будут. Вечером в сиянии через всю Москву на Ваганьково поедем. Торговый дом «Прохор Журкин» папашу хоронит! Колониальный магазин. Всегда свежие товары. Милости просим! Кто увидит, никогда такой картины не забудет. Так в райском свете через весь город проедем.
Ф о м и н. Умри, лучше не придумаешь!
Ж у р к и н. И папаше почет и нам выгода.
Я б л о ч к о в
Ж у р к и н
Я б л о ч к о в. Какой же нам заработок?
Ж у р к и н. Долги ваши прощу. Не все, конечно, а часть.
Я б л о ч к о в. Ты все долги нам прости. А сверх этого еще пятьсот рублей уплати. И навсегда этот дом отдай.
Ж у р к и н. Это уж вы хватили, Павел Николаевич!
Я б л о ч к о в. Да ведь не каждый день у тебя отец помирает. А тут эдакий случай! Электрические похороны! Великий свет, над которым десятки лет бились великие умы человечества: Ломоносов, Рихман, Петров, Фарадей, Якоби! Разгорится солнцем и осветит волшебным светом пакость в гробу и мерзость за гробом.
Ж у р к и н. Не время теперь для подобных шуток, Павел Николаевич.
Я б л о ч к о в. А я и не шучу. Ну-ка, пошел вон отсюда.
Ж у р к и н. То есть?
Я б л о ч к о в. Поищи себе других факельщиков.
Ж у р к и н. Пожалеете вы за ваши слова, господин Яблочков.
Я б л о ч к о в. Вон.
Ж у р к и н. Я не папаша! Я вас целый год бесплатно держать не стану, и неприятности за вас с полицией терпеть, и гостей ваших чересчур подозрительных…
Я б л о ч к о в. Вон.
Ж у р к и н. И Фомина вашего, хама, по которому решетка плачет!.. Много о себе придумали… Я это помещение под лабаз пущу — и то больше дела будет.
Я б л о ч к о в. Вон.
Г л у х о в
Я б л о ч к о в. Иначе не умею. Извините.
М а р и я. Какой вы страшный.
Я б л о ч к о в. Страшный? Нет. Я ручной. Я тихий как травка. Меня только не нужно злить.
Г л у х о в. Где мешок золота?
Я б л о ч к о в. Ах, мешок? Я и забыл о нем. На извозчике. Ну-ка, Чибис, принеси его сюда. И, кстати, заплати извозчику.
Ф о м и н. Я ведь вам дал. Тридцать копеек!
Я б л о ч к о в. Я, брат, вложил их в дело. Да! Я купил… Смотрите.
М а р и я. Очень красивая птичка.
Ф о м и н. Тридцать копеек за такую ерунду!
Я б л о ч к о в. Нет в тебе поэзии, Фомин… А еще Чибис! Иди за мешком.
М а р и я. Она поет?
Я б л о ч к о в. Это не она, это он. Господин снегирь. Проживает по всей России. Первый предсказывает оттепель и поет на девять ладов. Я его купил у мальчишки на улице. На пасху выпустим его из клетки, а клетку продадим. Верно, Николай Гаврилович? Еще заработаем десять копеек.