Драмы

Порыв ветра сбил картуз с головы Федора, он погнался за ним, побежала за картузом Катя, поймала картуз, напялила ему на голову, поцеловала Федора.

Катя. Федя, нам надо поклясться.

Федор. Поклясться? В чем?

Катя. Надо. Непременно... Повторяй за мной. Клянусь...

Федор. Зачем, Катя?

Катя. Ведь завтра скажем друг дружке: до свидания... Новый год завтра, Федя. (Оглядывается, берет его за руку). Давай. (Пауза. Говорит шепотом, видно, уже давно придуманные и продуманные слова). Повторяй за мной. Клянусь...

Федор. Ну... клянусь.

Катя (шепотом). Всю жизнь, без остатка, отдать делу народа. Клянусь!

Ее возбуждение передается Федору.

Федор (шепотом). Клянусь!

Катя (шепотом). Никогда и нигде, как бы трудно ни было, делу народа не изменять. Клянусь!

Федор. Клянусь!

Катя (шепотом). Будешь ли ты рядом или далеко... в тюрьме ли, на каторге ли, — я всегда буду с тобой вместе, Федор, как и ты со мной. Клянусь!

Федор (шепотом). Клянусь!

Катя (шепотом). И смерть не сможет разлучить нас. Клянусь!

Федор (шепотом). И смерть, Катя!

Катя. Вот и всё. (Берет руки Федора, молча прижимает их к сердцу). Вот и всё.

Они уходят по набережной, взяв друг друга за руки. Уже спустились сумерки и зажглись в тумане ровные линии газовых рожков. Где-то кричит газетчик надтреснутым голосом: «Путешествие государя императора! Отравление гусиным жиром! «Биржевые ведомости»», вечерний выпуск!..» Прижимаясь к ограде, пряча под полою пальто какой-то предмет, крадется Игнатий. Газетчик выходит на набережную. Игнатий исчезает.

Газетчик (с палкой, в солдатской бескозырке с кокардой, в залатанной шинели). Призы красавиц в Крестовском саду! Герой Порт-Артура генерал-адъютант Стессель награждается георгиевским крестом... Речь священника Гапона! (Уходит).

Появляется шумная и подвыпившая компания: Белокопытов, Петрункевич, Морган и Леру.

Белокопытов (заметно покачиваясь). Не георгиевский крест ему, прохвосту, а камень на шею да в Японское море... Эй, газетчик! Тьфу, изжога! Не таскайте вы меня, Христа ради, господин Петрункевич, на банкеты ваши: обрыдло мне между закусью и деволяями царя стращать, кукиш в кармане ему казать...

Петрункевич. Мою речь, которая, я знаю, при всей ее аллегоричности, вызовет гнев придворной камарильи, вы называете кукишем в кармане? Мне остается только развести руками.

Морган. Русский язык... своеобразный... Кукиш в кармане?..

Петрункевич. Игра слов.

Белокопытов. Игра в революцию.

Петрункевич. История нас рассудит, Егор Лукич.

Белокопытов. Высечет нас история... Придет его величество пролетарий всероссийский и всех нас... пониже спины...

Появляется газетчик.

С наступающим, милый! (Достает кошелек). На всех!

Петрункевич. Не иначе, новый заказ на шрапнель от военного ведомства! Вон кому на Руси война не осточертела!..

Белокопытов (сердито). А тебе завидно? (Газетчику). Окаменел, братец? Чаи взял — и айда! Волка ноги кормят.

Газетчик. Ногу, ваше степенство, я в Маньчжурии забыл, при Тюренчене. Примите сдачу вашу.

Сует назад чаевые, уходит, стуча палкой. Слышен его удаляющийся простуженный голос: «Отравление гусиным жиром! Новогодний балмаскарад! Речь священника Гапона! Генерал-адъютант Стессель...»

Белокопытов. Видели? Только что палкой по башке не хлобыстнул.

Леру (с легким французским акцентом). А в Саратове, господа, убит губернатор. Россия в брожении. Нация винит императора...

Белокопытов. А Ротшильды ваши ему заем: сто миллионов франков заместо кислородной подушки...

Петрункевич. Господа, господа, ведь мы на улице!..

Белокопытов. И на улице скажу: конституция нам нужна. Как вода на пожаре.

Петрункевич. Мне пора, господа. (Прощается). Вон какой у нас Егор Лукич, передовой... эксплуататор! Зачем же поддевку носите, вам бы другой покрой к лицу — Пальмерстон!