Драмы

Иван не отвечает. Идут. Скрываются в метели. Из-за черной трубы выходит человек в белом балахоне. Снимает балахон, швыряет в снег. На нем овчинный тулуп, валенки, ушастая меховая шапка. Идет к Кронштадту. Метель.

ЛЕНИН

Сначала слышится его смех. Смеется раскатисто, от души. Что его так насмешило? Неизвестно — он один в своей квартире, в Кремле. Не надо ее подробностей. Лишь кресло с плетеной высокой спинкой, телефон, окно, кипа газет на краю стола. Стол накрыт на троих, и подле каждого прибора тарелочка, на которой по два ломтика темного хлеба. Время обеда. Единственное время, когда Ленин отдыхает, приходя прямо по коридору из своего служебного кабинета. Продолжая смеяться, с газетой в руках, Ленин ходит вокруг стола, поправляя вилки, ножи, поглядывая на часы.

Ленин. Чертовски хочется есть. (Протянул руку к хлебу).

Телефон.

(Отдернул руку, взял трубку). Маняша?.. Где же ты?... И Надя замешкалась. Помру с голоду. (Заулыбался). Я тебе прочту... коечто. (Взял газету, читает шепотом). «...маленький, рыжий, лысый, картавый, косоглазый». Имей в виду, это я. И вот еще подробность. Вам с Надей это будет весьма... любопытно. (Шепотом). «Купает кокоток в шампанском...» Представьте себе. (Виновато). А я и отдыхаю. Опаздываете вы с Надей, я и вынужден... убивать время. (Смотрит на часы). Жду пять минут, это максимум. (Повесил трубку, опять пошел к столу. Внимательно поглядывает па хлеб). А почему, собственно, я не могу его съесть? В конце концов, это моя порция. (Протянул руку, отдернул). Подождем. (Подошел к окну).

Начало марта, день морозный, веселый, предвесенний, солнце бьет в стекла.

Вот и Цюрупа пошел обедать. Что они еще там наврали? Ах, да. Что я в Крым бежал. Или в Казань? Почему такая вакханалия лжи? Вооруженные рабочие спускаются с холмов... на Кремль. В Кронштадте восстание! Ах, вруны, вруны... А в Кремле лед все не скалывают. Не Северный полюс все же... (Идет, записывает).Бонч-Бруевич, субботник. Силами аппарата Совнаркома. Меньше бумаг выйдет в этот день — выигрыш для революции. (Взглянул на хлеб). Отломить, что ли, кусочек? (Мотает головой, решительно идет к окну). А лифт-то в Совнаркоме — так и бездействует? Третий день. Верх безобразия! Фотиевой... (Идет к столу, пишет). Где это? «Les canons du dreadnought regardent sur Petrograd», Третий день, в Совнаркоме... Дюжину болтунов я бы отдал за одного умеющего... хотя бы починить лифт. Нет монтеров, нет столяров, нет плотников. Ничего нет. Мы — нищие. Составить программу политехнического образования по годам. Если таких программ нет — повесить Луначарского. Всех нас повесить. Если мы не хотим открытыми глазами через все комвранье смотреть на эту правду, то мы люди, во цвете лет погибшие в тине казенного вранья. (Швырнул газеты). Пусть врунишки брешут — мы сильны правдой, только правдой, одной правдой. Сейчас, увы, кроме правды, у нас в закромах ничего нет. И попрошу не сердиться за откровенность. «Les canons du dreadnought...»! А, в «Эко де Пари»! (Взял газету).

Телефон.