Почему ты молчишь, Маша?
М а р и я. Я к тебе приеду.
Б о к а р е в. Даже не верится! В самом деле?
М а р и я. Ну.
Б о к а р е в. Что ты сказала? Ты чем-то огорчена?
М а р и я. Ничего. Сказала «ну».
Б о к а р е в. Но твой голос… Маша, что случилось?
М а р и я. Я приеду, мы поговорим.
Б о к а р е в. Милая…
М а р и я. Вырисовывается лицо Одинцовой…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Б о к а р е в. Если б можно было угадать, что случится с тобой, с близким тебе человеком… Многое можно было бы предупредить, отвести беду.
Маша запаздывала. Дожди размыли дорогу. Я беспокоился, как она проедет. Ругал себя: зачем согласился ждать ее здесь, не выехал сам. Но надо знать Машу. Раз она решила… Недавно я раскапывал древнее захоронение. Нашел останки какого-то знатного человека. Рядом с ним его оружие и — женщина.
Не мешало бы хоть чуточку от этого обычая перенести в мои отношения с Машей! Разумеется, при жизни. А то я — в Москве, она — здесь, в Сибири. Я прилетаю в Излучинск, она мчится куда-то в Юхонь, или на рудники, или к разведчикам газа, к рыбакам, к лесорубам…
Без нее — не оправдывается мое присутствие на этом свете… Я вскрываю курганы, раскапываю развалины стен, памятники. Всматриваюсь в черепа гениев, страдальцев, героев. Вижу следы труда, побоищ, мора, жестокостей… Следы! Исчезают цивилизации, народы, страны. Бессмертна лишь любовь. Ее силой продолжается жизнь.
М а р и я. Здравствуй, Алеша.
Б о к а р е в. Маша! Приехала.
М а р и я. Сама, как всегда. У машины и у собаки должен быть один хозяин.
Б о к а р е в. Такое, как Излучинск, не меньше.
М а р и я. Райцентр? А кто тут был секретарем райкома?
Б о к а р е в
М а р и я. Ого! Какая красота!
Б о к а р е в. Лучше бы — мне.
М а р и я
Б о к а р е в. Да точно — глубокая древность!
М а р и я. Фокусник! Теперешнее, современное. Такой примитив сейчас — крик моды.
Б о к а р е в. Вини свою женскую психологию. Завидное постоянство! Что неандерталки на себя цепляли, то и вы. Только у твоих древних подруг не было таких глаз.
М а р и я
Б о к а р е в. Эти стихи тоскливо кончаются. Забудем их?
М а р и я. Забудем.
Б о к а р е в. Маша, прости, я после телефонного разговора с тобой позвонил кое-кому. Знаю, что у тебя вчера произошло на этом твоем заседании в райкоме.
М а р и я. Обидно. Ведь не на памятник себе хочу я сберечь излучинский мрамор! Для жизни он здесь всем нужен. И про парня того, со стройки… Рассказывали тебе?
Б о к а р е в. Угу.
М а р и я. Места себе не нахожу!.. Ночами просыпаюсь — вижу этого парня. Переминается в своих носках, глаза печальные, словечки смешные… Как я могла даже фамилию его не запомнить?! Не проверила, что с ним потом было. Забавный, трогательный человек… И вот…
Б о к а р е в. Перестань себя казнить. На стройке есть всякие начальники. Местком, партком. Пусть они казнятся.
М а р и я. Могла бы я позвонить в тот же партком, поинтересоваться… Нет, забыла. Прокуратура занимается. И я ищу: вдруг он жив, парень тот! Все-таки жив-живехонек?! Каждый день на плотину езжу. В общежитиях расспрашиваю. На улице, в клубе, в автобусах — в лица заглядываю… Массы! Вал! План! Охват! Чего стоит работа с тысячами людей, если не сбережешь одного человека?.. Одного! Текучка.. В глазах рябит.
Б о к а р е в. Может быть, уйти? Из райкома?
М а р и я. Сбежать?
Б о к а р е в. Гм… С Добротиным ты уже не сработаешься. Такую глыбу, как он, передвигать не станут. Тебя могут попросить. Придется уйти.
М а р и я. Нет.