Читаем Драмы и комедии полностью

М а р и я. Ай-ай, какого большого масштаба карта у тебя!

Е г о р (отдает Любиму припрятанные хлеб и колбасу). Мой друг, Любим Зуйков.

Л ю б и м (жует, с улыбкой кивает). Можете при мне говорить с ним о чем угодно.

М а р и я. Вы что же, вроде цензора при нем?

Л ю б и м. Слово сильней закона, оно имеет обратную силу.

М а р и я (парируя). А иногда — никакой не имеет. Егор, отсюда совсем близко до Излучинска! Быть в тридцати километрах — и не навестить родных?

Е г о р. Родственные чувства — это манная каша для детей.


Заслужил одобрительный взгляд Любима.


М а р и я. Зачем же ты в песне сейчас вспоминал маму?..

Е г о р. Не я сочинил эти слова. Песня, не больше.

М а р и я. Хорош!

Е г о р. Ослабнешь в родном тепле — и, чего доброго, останешься дома.

М а р и я. И оставайся!

Е г о р. Я — не один.

М а р и я. Приятеля устроим тоже.

Е г о р. Не захочет он…

Л ю б и м. Не захочет.

Е г о р. За эти полтора года я кое от чего отрешился. (Встает.) Извините, я пойду спать.

Л ю б и м. Вот так, благородно и с достоинством. (Тоже встает.)

М а р и я. Но мы не поговорили!

Л ю б и м. Вы начали дискуссию. Это не для нас.

М а р и я. Я хочу его понять.

Л ю б и м. Когда люди начинают понимать друг друга, они связывают себя. Человек свободен лишь в одиночестве.

М а р и я (иронически). Тот, кто понял, что горе происходит от привязанности, удаляется в пустыню, как носорог?.. Живете по канонам древних мудрецов? Егор! А что сказать Василисе? Или ничего ей не говорить?

Е г о р (долго стоит спиной к Марии, думает). Вы ее увидите завтра с утра? Передайте ей вот это. (Складывает пальцы правой руки так, что указательный и средний торчат, растопыренные.)

М а р и я. Что это значит?


Любим обеспокоен.


Е г о р. Римская цифра пять.

М а р и я. Ну?

Е г о р. Василиса поймет.


Е г о р  и вслед за ним  Л ю б и м  уходят.

Тихо. Спит уже весь барак. Устраивается на полу, положив локоть под голову, и Мария. Справа от нее — шорох. Шевельнулся второй шофер, пододвинулся.


В т о р о й  ш о ф е р. Будем знакомы: Вася Атаманчик.

М а р и я (с присущим ей любопытством). Прозвище твое?

В т о р о й  ш о ф е р. Фамилие! Известный человек. А тут, видишь… Бичи. И этот. (Указывает на спящего Миронова.) В случае чего толкни мене. Я буду спать на страже твоих интересов… (Обхватил Марию, но тут же получил хорошую затрещину. Обиженно трет физиономию.) Я думал, ты чуткая женщина.


Еще в ту минуту, когда второй шофер навязывает свое «внимание» Марии, на правой стороне сцены, представляющей сейчас коридор управления строительства Излучинской ГЭС, появляется  Б е з в е р х а я, изящная женщина.


Б е з в е р х а я. Сказать, что я завидую Одинцовой, не могу. Она была здесь, на стройке, секретарем парткома, я — культработником. Теперь она, как говорится, в гору пошла. А я осталась тем, чем была. Зато я не потеряла уважения к себе. Я скромно занимаюсь художественной самодеятельностью, клубом, стенной печатью, наглядной агитацией… плакаты всякие, лозунги… но кругом все понимают, что я способна на большее, гораздо большее. Что — район, я, может быть, и в области кого-нибудь поучила бы принципиальности! Правда, Одинцова этого не понимала. Однажды так зарвалась, что поставила вопрос о моем служебном несоответствии. И что, вы думаете, спасло меня от увольнения? Получил наш клубный балет первый приз на областном смотре. Вот что значит вовремя и хорошо станцевать! Так что ничего не могу сказать об Одинцовой, тем более теперь. Когда человек на повышении, тут уж терпи со всей прямотой. (Прикалывает кнопками на фанерную доску бумажный плакатик.)


Входит  М а р и я.


М а р и я. Привет, товарищ Безверхая.

Б е з в е р х а я (заискивающе). Ох, как вы раненько!

М а р и я. Уже волк умылся и кочеток спел. Из Колотухи, от нефтяников еду, ночевала в пути. Начальник — на месте?

Б е з в е р х а я. Сегодня — еще нет.

М а р и я (замечает беспорядочно брошенные в угол измятые красные полотнища). Что это?

Б е з в е р х а я. Лозунги. Под дождем, под ветром выцвели, порвались. Отработали свое, вот я их и сняла.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман