Драмы

Ночь. Набережная. Зарево освещает смутные очертания Неаполя. В кровавых отблесках мерцают золотые буквы на бортах двух кораблей, стоящих у пирса. Доносится из города неясный шум, время от времени слышны выстрелы, стоны, вопли, грубые возгласы. По трапу одного из кораблей сходит Метакса. Навстречу ему Ермолаев и служители лазарета ведут несколько женщин и детей в разорванной, мокрой одежде. Позади шагает мрачный В асильев.

Метакса. Кто такие, господин лекарь?

Ермолаев. Вытащили у смерти из-под носа. В заливе подобрали, средь кипящей смолы. Памятуете чуму херсонскую, Васильев? Тут похуже! Воистину, моя баталия! С ног сбились лазаретные служители мои. Идите, господа неаполитанцы. Флаг русский да охранит вас.

Вся группа поднимается на «Святого Павла».

Васильев (мрачно). Где адмирал?

Метакса. Сейчас сойдет на берег.

Васильев. Он увидит несчастный город, где вешают и правого и виноватого, впрочем, на одного виноватого — тысячу правых. Отнимать город у французов, дабы отдать его в руки ополоумевших от жажды мести королевских палачей, — не горькое ли и неблагодарное дело?

Метакса. Такова воля императора Павла, Васильев, и не нам прекословить ей. Мы солдаты. Но здесь же Нельсон! В его власти пресечь беззаконие! Ему передал бразды правления король Фердинанд!

Васильев (машет рукой). Нельсон! Нельсон! Не он ли расстрелял картечью пленных французов? Вот кровавые итоги правления его!

Метакса. Можно ли верить? Флотоводец, воин…

Васильев. Он — воин в баталии. Здесь, в Неаполе, он — лорд! Чей приказ — вешать и сжигать за одно лишь сочувствие республиканцам? Лорда Нельсона!

Ушаков спускается по трапу, идет к офицерам.

Сам король Фердинанд, сие тупое и кровожадное чудовище, алчущее крови…

Ушаков. Вы потеряли разум, Васильев! Как вы смеете — об особах королевского дома? Я сего не слышал!

Васильев (с горечью). Вы сего не слышали, господин адмирал! Я говорю: его величество кротчайший и благостный король Фердинанд вкупе со своей фурией…

Ушаков (строго). Васильев, я запрещаю вам…

Васильев. Слушаю, господин адмирал. Даже их величества, опасаясь гнева людского, не умертвили любимца Неаполя, командующего республиканским флотом, престарелого Караччиолло. Лорд Нельсон отменил приговор и приказал повесить Караччиолло на мачте. Увы, господин адмирал! Нет границ сему европейскому варварству. Стоило занимать Неаполь, господин адмирал, дабы…

Ушаков. Прекратите немедля, Васильев. Приказ императора для нас свят!

Васильев. Есть, господин адмирал.

Пауза.

Ушаков (оглядываясь). Что это за тени?

Васильев молчит.

Я спрашиваю вас, Васильев!

Васильев. Горожане, господин адмирал. Собираются на казнь. Час назад провели вон в тот погреб приговоренного к повешению за написание республиканского гимна Доменико Чимарозу. Казнь будет на рассвете.

Метакса. Чимарозу? Музыки сочинителя?

Васильев (гневно). Музыки сочинителя, всему миру известного! В Санкт-Петербурге снискал восторг публики своим талантом, блиставшим как благородный алмаз! Три года оперой санкт-петербургской дирижировал!..

Ушаков. Разве адмирал Нельсон воюет с сочинителями?

Васильев. Увы, господин адмирал! Впрочем… (Прикладывает два пальца к шляпе). Прощайте, господин адмирал?

Ушаков. Вы куда?

Васильев (смешался). Небольшие хлопоты, господин адмирал. Гм-м… Свиданье с одной прекрасной неаполитанкой… (Исчез).

Ушаков. Врет… (Метаксе). Нам пора, Нельсон нас ждет. Что молчишь?

Метакса. Я вспоминаю Корфу, господин адмирал. (Кланяется, пропуская вперед Ушакова).

Уходят по набережной, исчезая в темноте.

Освещается адмиральский салон английского корабля. В глубине салона Нельсон шагает из угла в угол, мрачно прислушиваясь к стонам и воплям, доносящимся с берега. В углу, в кресле, сжавшись, обхватив острые колени руками, дрожит ошалевший от страха золотушный король Фердинанд. Сэр Роберт Уорд хладнокров но раскладывает пасьянс. Каролина стоит, сжав губы, устремив полный неутомимого бешенства взгляд в окно кормовой галереи. JI еди Гамильтон, кутаясь в турецкую шаль, отходит от окна.

Леди Гамильтон. Боже, какая страшная и какая необыкновенная ночь. Это песнопение, возносящееся в небеса… Вы, кажется, что-то сказали, ваше величество?

Каролина. Я молюсь.