Драмы

Ушаков (подходит к окну, прислушивается. Задумчиво). Явиться в чужую страну и воевать с пленными и сочинителями — именем Англии?

Нельсон. Сударь, вы забываетесь!

Ушаков (так же задумчиво, словно бы разговаривая с самим собой). Кичиться законностью и правомерностью островов своих, но всюду чинить беззаконие, струить кровь, поощрять злодейство черное — именем Англии! Подумайте, милорд, подумайте, ежели любите Англию, как истинный сын отечества, жаркой сыновней любовию! Не оскорблением ли отчизны своей покажутся вам сии поступки? Подумайте, милорд.

Нельсон (шепчет). Вы! Кто дал вам право так говорить с Нельсоном?

Ушаков. Ваша рука — вы потеряли ее в бою!

Нельсон. Остановитесь!

Ушаков. Ваш глаз — вы лишились его в сражении.

Нельсон. Остановитесь, я вам говорю!

Ушаков. Ваша совесть солдата — ее не в силах задушить придворные куклы.

Нельсон. Молчите — или я…

Ушаков. Бесстрашный Нельсон — пугается истины! Да, истина страшнее смерти.

Нельсон. Говорите, говорите!

Стук в дверь.

Черт бы вас всех забрал в преисподнюю! (Ушакову). Говорите!

Пауза. Чуть приоткрывается дверь. У двери — Уорд и леди Гамильтон.

Ушаков (подходит к Нельсону вплотную). Обещайте воевать совместно не токмо в договорах! Обещайте занимать города, как и подобает союзникам, равными силами! Суворов воюет супротив превосходящего противника. Не пускайте к противнику свежую подмогу — римский гарнизон! Дайте генеральное прощенье республиканцам! Помилуйте сочинителя! Будем честны друг с другом, Нельсон, яко союзники, яко воины, яко моряки! И тогда — вот моя рука!

Уорд (шепотом, леди Гамильтон). Прекратите!

Нельсон смотрит на Ушакова долгим взглядом.

Ушаков (повторяет, как клятву). Яко союзники, яко воины, яко моряки!

Леди Гамильтон подходит к Нельсону. Он смотрит на нее бессмысленным взглядом, встряхивая головой, будто освобождаясь от навязчивого сновидения. Пауза.

Нельсон (холодно). Сэр, я восхищен величием ваших талан. тов, благородством ваших чувств и смелостью замыслов.

Ушаков (холодно). Я безмерно счастлив и горд похвалой вашей и лестным благоприятствием вашим.

Склоняются друг перед другом в официальном и учтивом поклоне, словно ничего не произошло между ними, словно не было этого разговора, столь не соответствующего принятым правилам. Гаснет свет. Освещается набережная. Предрассветный туман. В глубине набережной крадутся к смутно чернеющему погребу Васильев, Пирожков, Гордиенко, Лепехин-сын. Чей-то голос из темноты окликает их по-английски.

Васильев (шепотом). Чшш…

Все затаились. Оклик повторяется дважды.

Часового!

Пирожков (подходя к погребу). Чего шумишь? (Молниеносным движением выбивает ружье из рук появившегося часового, схватывает часового в охапку).

Лепехин-сын затыкает ему рот кляпом.

Аккуратней с ним, Лепехин, — союзник.

Гордиенко. Будя, говорю. Задохнется!

Лепехин-сын. А чего он кусается? Союзник — так не кусайся!

Васильев. Гордиенко, отними у него…

Гордиенко отбирает пленника у Лепехина-сына, берет его на руки, осторожно, как вазу, уносит. Васильев и Пирожков наваливаются на дверь погреба. Она не поддается.

Пирожков. А ну, косая сажень…

Лепехин-сын (ворча). Союзник, союзник… Союзник — так не кусайся… (Наваливается па дверь, которая сразу трещит, не выдержав).

Пирожков (восхищеиио). Ну, циклоп! (Кричит в погреб). Эй, Италия, выходи! Англия ушла!

Васильев. Лепехин, за мной! Пирожков, стереги тут!