Дразнилки

Видимо, сейчас Выхин выглядел слишком ошарашенным, потому что Маро звонко захохотала, взяла его за плечи и повела, не терпя возражений, в глубину пустого зала, мимо столиков, укрытых зелеными скатертями. Усадила на диванчик у окна, хлопнула о стол ламинированным меню.

– Заказывай, дорогой. Покушаешь, тогда голова заработает. А то будто спросонья. У нас отличные завтраки. Омлет хочешь с сосисками? Или жареная свинина. Еще курица есть с хрустящей корочкой, закачаешься! Что заказать?

– Кофе, – выдавил он, не успевая справляться с эмоциями. – Давайте сначала кофе и яичницу, что ли… И еще что-нибудь горячее, из закусок.

– Гренки с сыром, – сообщила Маро. – Немного вина с утра, а? Настоящего, грузинского.

Выхин кивнул. Маро упорхнула через зал, за стеклянную перегородку, откуда доносились запахи еды и лилась грузинская музыка.

Вспомнил кое-что еще. Одиннадцатилетняя Маро швыряла в него камешки и называла жирным, как все в их компании. Она же протянула Капустину металлический кусок трубы и сказала (Выхин точно воспроизвел в голове грузинские шипящие согласные, разорвавшие морозный воздух): «Выщиби ему зубы, штоб не болтал разного».

Но прошло девятнадцать лет. Маро выросла и стала другой. Люди меняются. Почти всегда.

Взрослая Маро вернулась с подносом, поставила перед Выхиным тарелку с яичницей, бокал вина, уложила столовые приборы, несколько кусочков черного хлеба, а потом села на диван напротив, сложив руки на столе.

– Господи, ты так изменился! – повторила она. – Слов нет. Смотрю на тебя и понимаю, как быстро бежит время. И как оно меняет людей.

Он надломил хлеб, макнул кусочек в яичный желток.

– К отчиму приехал? Я слышала, он умер. Печальная история.

– Все умирают, – ответил Выхин.

– Ты же не злишься на меня? – Глаза Маро округлились. – Выхин, серьезно? Столько лет прошло! Я уже почти и не помню ничего. Да, задирали тебя. Гоняли по лесу, было дело. Думаешь, мне не стыдно? Я Вано говорила, что он форменный идиот, раз шлялся за этим Капустиным! Ну ты же знаешь, как бывает, – когда вся толпа бегает за лидером, сложно включать здравый смысл. У меня и в мыслях не было, что ты до сих пор…

Выхин слушал ее торопливый говорок с акцентом, а сам ел, наслаждаясь каждым кусочком яичницы и каждой крошкой хлеба. Отпил вина, разомлел от забытого вкуса. Паленое вино на вокзалах, которое продавали на розлив в пластиковые стаканчики, было отвратительно-кислое, с ощутимым привкусом уксуса и спирта. А тут… За одно только вино он готов был простить Маро вообще все.

– Ты мелкая была, – сказал он и сделал еще один глоток. – Поговорку помнишь? Кто старое помянет – тому глаз вон. Я и сам все давно забыл.

– Прости меня, в общем, дорогой. Смотрела на старших ребят большими влюбленными глазами! Ничего такого не хотела.

Растроганная Маро снова полезла обниматься. Выхин, вежливо покашливая, отстранился, тут же принялся за еду, допил бокал вина и спросил, можно ли еще.

– Конечно! Для тебя – все что угодно! За знакомство, за возвращение!

Она снова упорхнула за стеклянную перегородку и почти сразу появилась с открытой бутылкой.

– Пока людей нет, посидим спокойно, пообщаемся, – сказала она, наливая Выхину полный бокал. – А то с одиннадцати набегут туристы, спасения от них нет. Жрут все подряд, как будто только на юге нормально кормят. Не поверишь, загибаю пальцы, считаю дни, когда же это проклятое лето кончится. Терпеть не могу сезон.

– Чего же тогда работаешь?

– Больно много тут мест, чтобы работу выбирать. – В ее руке появилось влажное вафельное полотенце. Маро принялась обмахиваться им, еще больше распространяя вокруг себя запахи еды. Кислые щи и тушеное мясо не вязались с ее красотой и грузинской грацией. – Собиралась в Сочи уехать, поступать, но так и не доехала. Застряла тут навсегда. Не жалуюсь, конечно. Все в порядке. Семья, работа, живы-здоровы, и это счастье. А ты вообще откуда к нам примчался?

– Из Москвы.

– Ну вот, столичный. В Москве-то, наверное, каждая собака себе дело найдет. А тут все по-другому. Приходится работать, куда взяли. Вано, знаешь, где работает?

Старший брат Вано постоянно таскал расческу, чтобы приглаживать черные густые волосы. Драться не умел совершенно, зато отлично разбирался в музыке. Это все, что о нем помнил Выхин.

– Дальнобойщик! – выпалила Маро, будто в этой профессии было что-то противоестественное. – Мотается по всей стране, от Хабаровска до Туапсе. Я его вижу раз в три месяца. Скоро совсем забуду. Живот отрастил вот такой. Сначала в кафе входит его живот, потом сам Вано… Вообще, вся компания наша развалилась, – добавила она, подразумевая ту стайку подростков, которая гонялась за Выхиным по лесу. Брата своего, рыженькую Ингу, Сашку и Вадика. – Как Капустин пропал, так сразу все и разбежались. Капустина-то не забыл?

Выхин молча изобразил над головой цилиндр, который натянул плотно на глаза и будто застрял в нем. Маро хихикнула.

– Точно, точно! Андрей-бармалей, сделал шляпу из гвоздей! Зачетная дразнилка! Бесила его, – взгляд Маро сделался задумчивым. Она добавила негромко: – Страшно все это было, конечно.

– Что именно?