Дрэд, или Повесть о проклятом болоте. (Жизнь южных Штатов). После Дрэда

Нина переступила через порог отворённой двери. Постель была покрыта чистой простынёй, и покойница, одетая в длинный белый капот, который привезла с собой Мили,— лежала на этой простыне с таким спокойным лицом, столько было подобия жизни в нём, что трудно было допустить близкое присутствие смерти. Выражение истощения и душевной тревоги, бывшие в последнее время главным отпечатком на её лице, уступили теперь место выражению нежного, невозмутимого спокойствия, выражению, оттенённому каким-то таинственным благоговением, как будто закрытые глаза её смотрели на предметы, которым нет выражения; казалось, что душа, только что скрывшаяся за горизонт существования, отбрасывала отблеск на это лицо, светлый и лучезарный как заря ясного вечернего неба. В головах покойницы сидела девочка, в чистеньком платьице; её кудрявые волосы, только что из под гребёнки, разделялись на две половины, тщательно проведённым пробором; подле неё стоял маленький мальчик; его круглые голубые глазки выражали сдержанное изумление. Криппс сидел в ногах, и, очевидно, под охмеляющим влиянием значительного приёма виски. Несмотря на увещания Тиффа, во время его отсутствия, он неоднократно прикладывался к запрещённой бутылке. И почему же не так? Криппс был встревожен, опечален; а известно, что в подобных обстоятельствах, каждый, и это весьма естественно, ищет какого-нибудь источника для своего утешения. Кто имеет наклонности к умственной деятельности, тот читает и изучает что-нибудь; трудолюбивый углубляется в свои занятия, любящий ищет отрады в беседе с друзьями, набожный в религии; но кто не имеет ни одной из этих наклонностей, что же остаётся ему делать? Разумеется, только одно: обратиться к пьянству! Криппс весьма неловко встал с места, выпучив глаза, поклонился мисс Нине и Гарри, снова опустился на своё место, вывёртывая себе пальцы, и что-то забормотал. Солнечный свет ярко падал на шероховатый пол, ударяя в маленькие окна, чрез которые влетали в комнату и ароматы цветов, и пение птиц. Всё, всё говорило о спокойствии, но Криппс, как глухой, ничего не слышал и, как слепой, ничего не видел. Необыкновенная чистота и опрятность прикрывала нищету, которая проглядывала в каждом предмете. В это время тихонько вошёл Тифф и остановился сзади Нины. Он держал в руках несколько веток белого жасмина. Положив их на грудь покойницы, он уныло сказал:

— Много, много странствовала она, и наконец приютилась! Не правда ли, как она спокойна? Бедная овечка!

Маленькая, беззаботная, весёлая кокетка никогда ещё не видела подобного зрелища. Она стояла, устремив неподвижный, нежный, задумчивый взгляд на покойницу; амазонская шляпка её небрежно спускалась на лентах с её руки, её густые волосы, вырвавшись из под шляпки, волнистыми прядями падали на плечи и несколько прикрывали лицо. Она слышала, что кто то вошёл в коттедж, но не оглянулась. Она чувствовала, что кто-то смотрел через её плечо, и полагала, что это был Гарри.

— Бедненькая! Так молода ещё и уже так много испытала горя? — сказала она.

Её голос дрожал; на глазах навернулись слёзы. В комнате произошло всеобщее волнение. Нина взглянула: перед ней стоял Клейтон. Она изумилась, румянец её усилился; сцена перед её глазами была слишком печальна и торжественна, чтоб улыбнуться. Протянув руку Клейтону, она снова обратилась к покойнице и сказала вполголоса:

— Посмотрите!

— Вижу, — сказал Клейтон. — Могу ли я служить чем-нибудь?

— Эта бедняжка умерла сегодня ночью, — сказала Нина. — Послушай, Гарри: надобно распорядиться похоронами, — продолжала она, тихо выходя из комнаты и говоря Гарри почти шёпотом. — Вели сделать гроб, да чтоб было прилично. Дядюшка, — сказала она, призывая к себе Тиффа, — где вы намерены похоронить её?

— Похоронить её? — сказал Тифф. — О Боже мой! Её похоронить! И он закрыл лицо своими грубыми руками; сквозь пальцы которых заструились слёзы. — Боже мой! Боже мой! Думал ли я об этом?.. Но, делать нечего; верно уж так суждено! Посмотрите, как хороша она! Ради Бога не сегодня, мисс Нина. Дайте посмотреть на неё!

— Разумеется, не сегодня, — сказала Нина нежным тоном. — Мне очень жаль, что я огорчила тебя; но ты знаешь, бедный мой друг, что рано или поздно, но кончить нужно!

— Боже мой! Я знал её с тех пор, как она впервые увидела свет Божий! — сказал Тифф в глубокой горести, — знал, когда она была ребёнком... У ней были кудрявые волосы, она любила носить красные башмачки. Бывало бегает за мной по саду и кричит: « Тифф! Тифф»! И вот она теперь... бедная, бедная! Горе убило её! Как хороша она была! Хороша, как вы мисс Нина. Но когда она вышла замуж, вот за него, — продолжал он, указывая большим пальцем через плечо, и понизив свой голос, — всё пошло не так, как следует. Я старался поддержать её... Делал для неё всё, что мог; и теперь, вот она! Всё кончилось!

— Быть может, — сказала Нина, положив руку на плечо старика, — быть может, край, в который переселилась душа её, лучше здешнего мира.