— Открыл Америку! — Паштет не обиделся. Вернул ноут на низкий журнальный столик и по-турецки плюхнулся на край матраса, заменявшего кровать. — На ремонт не меньше месяца уйдет. Пока только зеркало в ванной приклеил, чтоб бриться не на ощупь…
Он с улыбкой осмотрел голые серые стены; потолочную дыру со свисающей оттуда лампой-времянкой; дешевые пластиковые окна, еще облепленные пыльной транспортировочной пленкой.
— Скажу по секрету, — он точно знал, что никаких соседей по этажу у него пока нет, но голос непроизвольно понизил, — дом только по бумагам сдан. По факту с водой каждое утро перебои. За свет вообще не платим, лифты не работают. Но это ерунда…
— Как, напомни, твое гетто называется? — Бывший одногруппник покрутил пальцами у виска, словно и правда рассчитывал вспомнить. — «Эюя»?
— Микрорайон «Щ». — Комолкин хохотнул. — Еще «Щаковкой» зовут. Согласен, Монмартр звучит благороднее, но я не жалуюсь. Как посветлее будет, вынесу комп на балкон, сам увидишь — верхушки сосен так близко, что только руку протяни!
О том, что для этого нужно было иметь руку великанскую, Паштет уточнять не стал: ровный строй соснового леса растянулся параллельно его многоэтажке в сотне метров к северу, сразу за гигантской пустынной парковкой.
— Ага, точно, а дом твой там по волшебству вырос, — покривился Миха. — Небось все сосенки повырубали, гады.
— Отчего же все?! — дурашливо изумился Паштет. — Только через одну!
Перед глазами внезапно встала сюрреалистичная картина: мужчина в белом лабораторном халате и оранжевой строительной каске неспешно бредет по летнему лесу; в одной руке у него кисть, в другой — банка густо-черной, будто смола, краски. Гуляя меж сосен, он через один пачкает комели широкими росчерками дегтя. Срубить-оставить. Точка-тире, точка-тире…
— Хорошо, что Настюха тебя не слышит, — хмыкнул Миша. И боязливо оглянулся через плечо, будто жена могла подслушивать. — В последнее время совсем загоняется по экологии, того и гляди веганами стать предложит…
Посмеялись, отчего по комнате снова загуляло тревожное гулкое эхо. Глотнув остывшего чая, Пашка кивнул в крохотную камеру над дисплеем:
— Говорят, в советские годы главный районный архитектор это место специально не трогал… То ли за редкими птицами тут наблюдал, то ли крас
— Знакомая история, — Гольцман откинулся на спинку офисного кресла и оправил подведенный к губам микрофон гарнитуры. — Но рыночная экономика таки диктует, верно?
— Лично я тоже считаю, — Паштет пожал плечами и прислушался к себе, пытаясь определить, не врет ли сам себе, — что смертельного в этом нет. Не убудет от миллионного бора, если в нем пару десятков сосен выкорчевать. Аккуратно, заметим, по линеечке.
Нет, не врал, подсказало сердце. И дело не только в том, что в одном из таких пограничных домов ему выпало чудом выхватить очень дешевую квартиру. От бора и правда не убудет, а людям жить негде.
— Вообще-то, конечно, глушь несусветная… — Комолкин откинулся назад и оперся на вытянутые руки. — Остановка одна всего. Магазинов толковых нет, в ларьках сплошная просрочка. Строек замороженных вокруг, как грибов; ночью во дворах можно не только ногу, но и шею свернуть. Но я привыкну, бро.
— Ага, привыкнешь. — Миха снова хохотнул. — Посмотрим, как станешь к себе на кофий дам зазывать. — Он вставил в глазную впадину воображаемый монокль:
Когда оба от души посмеялись, а призраки неспокойного эха опять растаяли на бетонных стенах, Мишка подался вперед и подпер подбородок ладонью:
— Одичаешь ты там, Паштетик…
— Не одичаю, братюнь, — тот легкомысленно махнул рукой. — Зато хата своя! Полноценная, на десятом этаже…
— Не страшно одному в огромном доме? — И Гольцман прижал ладони к щекам, изображая известного мальчика из известного фильма.
— Ну я ж не совсем один… — Пашка обернулся к входной двери, словно рассчитывал услышать, как где-то рядом заселяются новые жильцы. — В соседнем подъезде, конечно, хор