Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

— А! Рад слышать! Жаль, конечно, этого беднягу. Кстати, не были бы вы так добры передать мистеру Коскису, что мне хотелось бы поговорить с ним в следующий раз, когда он здесь будет? Конечно, в удобное для него время.

— Я передам это, если его увижу.

Кзерда помог поднять носилки по ступенькам своей кибитки. Ле Гран Дюк повернулся, почти столкнувшись с китайской парой, которую видел и раньше в патио отеля. Галантно извинившись, он снял шляпу перед дамой.

Боуман наблюдал эту сцену, не упустив ничего. И посмотрел сначала на Кзерду, лицо которого выражало гнев и опасение, потом на ле Гран Дюка, затем на китайскую пару, после чего повернулся к Сессиль.

— Это он!.. — прошептал Боуман. — Я знал, что он умеет плавать. Давай не будем проявлять интереса к тому, что происходит. — Он прошел вместе с девушкой несколько шагов. — Ты знаешь, что я хочу сделать? Это не опасно, обещаю тебе.

Боуман проследил, как Сессиль с безразличным видом обошла кибитку Кзерды и остановилась поправить туфлю около зелено–белого фургона. Боковое окно его было занавешено, но рама приоткрыта.

Довольный, Боуман прошел через площадь к тому месту, где к деревьям рядом с цыганскими кибитками были привязаны лошади. Он незаметно огляделся, чтобы убедиться, что за ним никто не следит, увидел, как закрылась дверь в кибитку Кзерды после того, как в нее внесли носилки, покопался в сумке и достал оттуда горсть каких–то странных предметов, обернутых коричневой бумагой, причем каждый из них был с запалом: эти предметы при ближайшем рассмотрении оказались не чем иным, как обыкновенными шашками для фейерверка.

В кибитке Кзерды тем временем вокруг неподвижно лежавшего Пьера Лакабро сидели Кзерда, Ференц, Симон Серл и Эль Брокадор.

Лицо Лакабро, а скорее, та его часть, которая еще что–то выражала, было несчастным не только из–за физических страданий: у него был вид человека, который перенес сильное моральное унижение и который теперь менее всего нуждается в выражении сочувствия и проявлении заботы.

— Ты дурак, Лакабро! — почти закричал Кзерда. — Безмозглый идиот! Я же сказал — никакого насилия, никакого насилия!

— Ты бы лучше сказал это Боуману, — возразил Эль Брокадор. — Боуман знал, Боуман следил. Боуман ждал. Кто теперь обо всем расскажет Гэюзу Строму?

— Да кто же, кроме попа–расстриги! — грубо ответил Кзерда. — Я не завидую тебе, Серл!

По выражению лица Серла можно было судить, что и он сам себе не завидовал. Он грустно ответил:

— Наверное, в этом нет необходимости. Если Гэюз Стром именно тот человек, о котором мы все думаем, тогда он уже все знает.

— Знает? — с вызовом спросил Кзерда. — Что он может знать? Он не знает, что Лакабро один из моих людей, а значит, и его. Он не знает, что Лакабро не попадал в дорожную аварию. Он не знает, что это работа Бо–умана. Он не знает, что мы опять потеряли его след, в то время как Боуман скорее всего знает обо всех наших действиях. И если ты думаешь, что тебе ничего не придется объяснять, то ты сошел с ума, Серл! — Он повернулся к Ференцу: — Передай, чтобы готовились к отъезду. Немедленно. Мы отбываем через полчаса. Скажи всем, что сегодня вечером мы станем лагерем около Ваккареса… Что это?

На улице громко и отчетливо громыхнуло несколько взрывов. Мужчины кричали, лошади в страхе ржали, заливался свисток полицейского, а взрывы все продолжались и продолжались. Кзерда, а за ним трое остальных бросились к двери и распахнули ее.

Но оказалось, не они одни заволновались, стремясь обнаружить причину беспорядка. Вряд ли было преувеличением сказать, что не менее чем тридцать секунд внимание каждого, кто находился в этот момент на площади, было приковано к тому месту, где несколько цыган и пастухов — и Боуман самый активный среди них — пытались утихомирить вздыбившихся, кружащихся, ржущих и совершенно обезумевших лошадей.

Только одна пара глаз была устремлена в другом направлении, и это были глаза Сессиль. Она прижалась к стене зелено–белой кибитки и, поднявшись на цыпочки, смотрела в окно сквозь щель в занавеске.

В кибитке царил полумрак, однако глаза Сессиль быстро привыкли к темноте. Когда она стала различать предметы, у нее от ужаса перехватило дыхание. Там лицом вниз на кровати лежала девушка с темными, коротко остриженными волосами — очевидно, это было единственное положение, в котором она могла находиться. Ее обнаженная и, по–видимому, изувеченная спина была забинтована и кое–где, там, где было видно тело, покрыта какой–то мазью. По ее беспокойным движениям, а иногда и стонам, было ясно, что она не спит.

Сессиль опустила занавеску и отошла. Мадам Зигэр, Сара и Мари ле Обэно стояли на ступеньках кибитки и смотрели через площадь. Сессиль прошла мимо них с безразличным видом, что было совсем не просто, так как ноги дрожали и ее мутило. Она пересекла площадь и подошла к Боуману, которому только что удалось успокоить лошадь. Он отпустил животное, взял Сессиль за руку и повел к припаркованному «ситроену». Мельком взглянул на нее, и ему все стало ясно.

— Тебе не понравилось то, что ты увидела, не так ли? — спросил он.