Дрейфующая станция «Зет». Караван в Ваккарес

Серл не заставил себя просить дважды. Когда он перебегал дорогу, ему пришлось отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта лошади Боумана. Ле Гран Дюк видел, что Боуман неуверенно сидит на лошади, хотя и держит поводья, но цепляется за луку седла, чтобы не свалиться. Даже сквозь грим было видно, что лицо Боумана бледно, искажено болью и усталостью. Ле Гран Дюк почувствовал, что Лила стоит рядом и тоже не спускает глаз с Боумана.

— Я слышала о том, что они собираются делать, — тихо сказала девушка. Она не плакала больше, однако выглядела печальной и подавленной. — Теперь я и сама вижу это. Вот что значит затравить человека до смерти.

Ле Гран Дюк взял ее за руку:

— Уверяю, дорогая…

Она с силой вырвала руку, но ничего не ответила. Ей и не нужно было говорить. На ее лице отразилось такое презрение и отвращение, что все стало понятно и без слов. Он кивнул и посмотрел на удаляющегося Боумана, который через несколько секунд исчез за поворотом дороги.

Ле Гран Дюк был не единственным человеком, который с таким интересом наблюдал за Боуманом. Прижавшись лицом к маленькому окну раздевалки, Сессиль не отрывала взгляда от лошади и седока, пока они не исчезли за поворотом. Она точно знала, что последует за всем этим. Ей не пришлось долго ждать. Через считанные секунды мимо окна пронеслись пятеро всадников — Кзерда, Эль Брокадор, Ференц и Серл; пятого цыгана она не знала. Во рту у нее пересохло, сердце заныло, и она едва не расплакалась. Затем отвернулась от окна и начала что–то искать среди множества висевших костюмов.

И почти сразу же нашла то, что хотела: обыкновенный клоунский наряд, состоящий из красных, очень широких брюк на желтых подтяжках, футболки в красную и желтую полоску и темного пиджака огромного размера. Она натянула брюки прямо на платье, старательно расправив его (к счастью, брюки были громадными и хорошо скрывали платье), натянула через голову красно–желтую футболку и влезла в пиджак. Сняла свой рыжий парик и напялила на голову плоскую зеленую кепку. Зеркала в раздевалке не оказалось.

«Ну и хорошо, что его нет», — с грустью подумала Сессиль и подошла к окну.

* * *

Дневное представление закончилось, и люди по ступеням спускались вниз, переходили дорогу и шли к своим машинам. Сессиль направилась к дверям. Сменив свое платье на другой наряд, совсем не похожий на прежний, она совершенно изменила облик: стала неузнаваемой для преследователей Боумана, которых очень боялась, и, смешавшись с толпой, незаметно добралась до «ситроена».

Насколько можно было судить, никто не узнавал ее, когда она шла к машине, а если кто–то и догадался, то пока это никак не проявлялось. Когда Сессиль оказалась рядом с машиной, то огляделась, чтобы окончательно увериться, что никем не замечена, открыла дверцу и скользнула на сиденье. Вставив ключ в замок зажигания, она тотчас вскрикнула, больше от испуга, чем от боли, когда большая рука, подобно клещам, схватила ее за горло. Хватка ослабла, и Сессиль медленно повернулась назад. Мака стоял на коленях на заднем сиденье. На его губах играла злая усмешка, а в правой руке он держал нож.

Глава 9

Горячее полуденное солнце безжалостно посылало свои лучи на выжженную землю, на озера, болота, соляные равнины, на яркие пятна зеленой растительности. Мерцающая дымка — особенность Камарга — поднималась с соляных равнин и делала все вокруг призрачным. Четкие очертания местности создавали впечатление нереальности, усиливающееся тем, что вокруг не было вертикальных образований или каких–либо предметов, все было как бы прижато к земле. Все пустыни выглядят одинаково, но не так, как Ка–марг.

Шестеро всадников на взмыленных лошадях неслись диким галопом. С воздуха манера их передвижения могла показаться довольно странной и в величайшей степени загадочной, так как лошади не пробегали и двадцати ярдов по прямой, а постоянно сворачивали то в одну, то в другую сторону; но если смотреть, находясь на земле, то все становилось на свои места: просто местность была испещрена болотами. Некоторые по величине напоминали лужу, другие же достигали размеров футбольного поля. Именно это и делало продвижение по прямой практически невозможным.

Боуман прекрасно понимал, что находится в худшем положении, нежели его преследователи. Преимущество было на их стороне по трем причинам. Во–первых, он был окончательно измотан, о чем свидетельствовали его напряженное лицо, пятна крови и грязи; галоп держал его в постоянном напряжении, не давая возможности хоть немного расслабиться и восстановить силы; и мозг его был в таком же плачевном состоянии, что и тело. Во–вторых, преследователи знали местность гораздо лучше него. И в–третьих, он не мог и думать о соревновании в искусстве верховой езды со своими преследователями, так как сел на лошадь впервые, а они обучались этому искусству с колыбели.